Последние дни сэра Уинстона в Адмиралтействе. Италия входит в войну, а "Куин Элизабет" уходит от Дарданелл.
Глава 30.
После высадки.
Армия не могла сойти с места, но весть о высадке надолго взбудоражила Европу. Италия, Греция, Румыния и Болгария решили, что раз уж большая союзническая армия на берегу, её можно и должно подкреплять с моря, пока не рухнет турецкая оборона. Рим, закусив удила, устремился в войну; Балканы застыли в напряжённом ожидании. Домашний политический кризис временно утих. До высадки, высокие французские чины уверяли вождей британской оппозиции в непременной кровавой бойне и обязательном поражении, предрекали, что армию расстреляют ещё на воде. Пророчества лопнули, наши политики испытали несомненное облегчение, и партийная борьба на какое-то время и несколько умерилась.
Пятого мая, ещё до исхода боёв на полуострове, я выехал в Париж с важной миссией. Переговоры с Италией шли и в марте и в апреле, но решительные события выпали именно на последние две недели. 26 апреля стороны подписали Лондонский договор: Италия согласилась воевать. Четвёртого мая официальный выход Рима из Тройственного союза открыл всему свету перемену итальянской политики. В начале апреля Эдвард Грей взял краткий отпуск по состоянию здоровья, международные дела на десять дней перешли к премьер-министру; Асквит цепко и пылко принялся за работу и, к возвращению министра иностранных дел, добился замечательных успехов. Теперь, по прошествии долгого времени, статьи секретного договора, увлёкшего Италию в войну, опубликованы и со щемящей ясностью открывают вопиющие нужды союзников. Ни Британия, ни Франция не были в то время щепетильны. На кону стояло само существование двух государств: смертельная борьба, угроза коллапса России, и Британия с Францией старались привлечь к союзу первоклассную державу, не скупясь ни на плату, ни на обещания. Римские переговорщики вполне понимали наши тревоги и вели торг в решимости заключить для Италии наивыгоднейшую сделку.
Договор передавал Италии огромные приграничные территории на Адриатическом побережье, земли, выкроенные из турецкой империи, и, вдобавок, налагал на союзников серьёзнейшие военные и морские обязательства. Британский флот обязался активно способствовать итальянскому на Адриатическом море, Россия обещала энергично наступать на Австрию и двинуть в Галицию не менее полумиллионной армии. Италия обеспечила себя на море, на суше и теперь могла, ничего не опасаясь, идти за оговорённой платой. Но в скором времени выяснилось, что договаривающиеся стороны выстроили все расчёты и рассуждения на песке. Те, кто прошёл сквозь штормы войны навсегда зареклись предрекать ход фортуны и загодя планировать в каком порту корабль бросит якорь. Со дня подписания конвенции не прошло и двух недель, а Макензен уже теснил русских у Дунайца; началось Горлицкое сражение, армии России отступали и повсюду терпели поражение. В конце войны на мировой карте появилась новая, сильная держава – Югославия, и все адриатические ожидания Италии обратились в совершеннейшее ничто. И, наконец, побитая в войне Турция ожила и, после некоторых несчастий мирного времени, возродилась в фактически неповреждённом виде. Римские правители хотели получить много и задёшево, но дело обернулось трудною войной. Италии, вместе со всеми, предстояло истечь кровью и слезами. Война затянулась на годы; в страну пришёл враг, народ убывал, богатства таяли; Италия рисковала государственным бытиём, честью и, в конечном счёте, выиграла – но не смогла в полной мере удовлетворить свои амбиции. Калькуляции государственных мужей провалились, но гордый итальянский народ не оказался малодушен среди долгих испытаний и разочарований войны и не посрамил древнюю славу Рима в несчастиях своей судьбы.
Теперь понятно, что я не мог ни отложить, ни отказаться от поездки в Париж и оказался на пленарном заседании с правом подписи от имени Адмиралтейства. Итальянцы предвидели, что если Россия утвердится в Константинополе, а Сербия добьётся значительных территориальных приобретений, объединённые славянские силы обзаведутся мощной военно-морской базой на берегах Далмации. Операция в Дарданеллах могла передать русским Константинополь, союзники вели дело в Проливах безо всякого участия Италии, и Рим прилагал исключительные усилия, чтобы удержать безвозвратно ускользающую позицию на Адриатике. Мы провели три дня в запутанных переговорах между итальянцами и французами, за обсуждением – как закрепить в договоре право Италии на далматинские базы после выигрыша войны. Главный спор затеялся вокруг так называемого канала Сабиончелло (Пелешацкий пролив – пр. пер) - полосы глубокой воды между двумя длинными островами ровно посредине Адриатического моря: идеальная база для итальянского флота, закрытая от орудийного огня с берега и пригодная для стоянки самых больших кораблей. Звучали и иные притязания; когда итальянцы приуныли, мы бросили на кон британский трезубец и согласились выставить не только крейсера с флотилиями, но и эскадру линкоров. Адмирал де Робек определённо отказался от дальнейших попыток прорыва, теперь мы могли взять корабли из его отряда. В конечном счёте, морские представители трёх стран пришли к полному согласию. Италия настаивала именно на британских броненосцах и Франция, безо всяких обид, согласилась заменить английскую эскадру у Дарданелл равным числом собственных кораблей.
Я выехал из Парижа утром 7 мая и, по пути в Лондон, провёл день в квартире Френча. Вечером того же дня я успел в Сент-Омер и сразу узнал – во-первых, о телеграмме Гамильтона: бой на полуострове идёт в полную силу, решительного результата пока нет. Во-вторых, Френч намерен предпринять широкое наступление в секторе гряды Обер, в то время как французы на его правом фланге атакуют позиции у Суше; важное дело начнётся на рассвете 9 числа. Я решил остаться, увидеть битву и был рад возможности отвлечься от разных дум.
Читатель знает, что в то время я находил задачу англо-французских солдат невозможной. Против них стояло равное число прекрасно обученных и превосходно окопавшихся германцев. Проволочные заграждения рвали предварительной бомбардировкой, и враг доподлинно и загодя узнавал, через какие бреши пойдут наступающие войска; никто не сомневался, что неприятель наблюдает за обстрелом и предпримет всё для отражения атаки. Более того, британцы располагали скудным запасом снарядов, бризантных же боеприпасов для разрушения германских траншей почти не было. Я сделал всё возможное, чтобы разглядеть сражение поближе, хотя и избегал неоправданного риска, но не увидел ничего, кроме дымов и разрывов – ни с высокой колокольни, ни с переднего края. Увидеть сражение по-настоящему можно лишь в атакующем строю. Но увидеть сражение по-настоящему значит неизбежно проникнуться чувством боя, а оно захватывает без остатка. Стороннему наблюдателю не дано увидеть ничего; участник боя замыкается в едином, всепоглощающем личном впечатлении. Горчайшее свойство войны. Многие из высоких генералов посылают войска в сражение, но не понимают условий боя; стороннее положение не даёт им выдумать какие-то способы помочь солдату.
Вечер наступления запомнился страшным зрелищем большого эвакопункта в разгар боевых действий. Более 1 000 всевозможно и жестоко искалеченных мужчин заполнили монастырь Мервиля – обожжённые, со рваными и колотыми ранами, задыхающиеся, полумёртвые – несчастных сортировали по виду увечья и относили в разные помещения обители. Через ворота, с фронта и на фронт шёл непрерывный поток санитарного транспорта, каждая машина приходила с четырьмя или пятью израненными страдальцами; из задних дверей выносили труп за трупом, похоронная партия работала без передышки. Одну из комнат забили безнадёжными ранеными: им уже не требовалась операция, их было невозможно везти дальше. В другом отделении расположились «ходячие», все они жестоко мучились, но большинство оставалось в бодрости. Ходячих ждали чашка чаю, сигарета и долгий путь в моторной медицинской карете. Несортированную массу сложных и неотложных раненых сгрудили перед широко распахнутой дверью операционной. Я подошёл и увидел отвратительную картину: хирург трепанировал раненому череп. Повсюду была кровь и окровавленные бинты. С улицы барабанила канонада: машина убийства и расчленения работала на полном ходу.
Именно в тот день я узнал о потоплении «Лузитании». Несколько месяцев назад, гигантский лайнер окончательно вернулся к гражданским перевозкам и успел несколько раз обернуться через Атлантику. В первую неделю мая, судно возвращалось в Ливерпуль из Нью-Йорка. На борту было около 2 000 пассажиров, все - гражданские люди, британцы и американцы. Среди прочего груза, судно везло маленькую партию винтовочных патронов и шрапнельных снарядов, примерно в 173 тонны весом. Ещё до отхода «Лузитании» по Нью-Йорку ходили предупреждения: лайнер будет потоплен; сигналы об опасности, как это впоследствии выяснилось, шли от правительства Германии. 4 и 5 мая пришли донесения о германских субмаринах у южного входа в Ирландский канал, подводные лодки потопили двух торговцев. Тем временем, «Лузитания» приближалась к Британским островам. 6 мая поступили новые сведения об активности субмарин в этом районе, и Адмиралтейство принялось рассылать тревожные предупреждения. Наша беспроводная станция на острове Валентия (Ирландия- пр.пер.) постоянно передавала особого рода сообщения и дополнительные сведения.
6 мая, 12:5. Всем английским судам… Сторонитесь мысов. Идите в гавань полным ходом. Держитесь середины канала. Субмарины у Фастнет.
6 мая, 19:50. «Лузитании». Активность субмарин у южного берега Ирландии.
7 мая. 11:25. Всем английским судам. Активность субмарин в южной части Ирландского канала. По последним сведениям к югу от маяка Конингбег. Удостоверьтесь, что «Лузитания» получила это сообщение.
7 мая, 12:40. «Лузитании». В 10 утра в пяти милях южнее острова Клир замечены субмарины, шли на запад.
Все эти послания были своевременно получены.
В секретном меморандуме Адмиралтейства от 16 апреля 1915 года есть и такая рекомендация:
Опыт войны показывает, что быстроходный пароход может серьёзно помешать неожиданной подводной атаке если пойдёт зигзагом, то есть будет менять курс через короткие и неравные временные интервалы – от десяти минут до получаса. Именно так и почти всегда поступают военные корабли в районах действия субмарин. Скорость погруженной лодки очень мала и ей исключительно сложно выйти на позицию выстрела при невозможности понять и предвидеть курс атакуемого судна.
Адмиралтейский отдел торгового судоходства работал должным образом, но «Лузитания» пренебрегла и инструкциями и всеми предупреждениями. Лайнер был торпедирован в восьми милях от мыса Олд Хед оф Кинсейл. Атака застала его на обычном торговым маршруте, судно шло без зигзага и держало ход чуть выше двух третей от полного. Субмарина U-20 коммандера Швигера выпустила две торпеды: первая ударила в середину корпуса и вызвала ужасный взрыв; вторая, через несколько минут попала в корму. «Лузитания» пошла ко дну через двадцать минут. Море приняло 1 195 пассажиров; среди них оказались 291 женщина и 94 ребёнка. Варварский подвиг немецкой субмарины громыхнул по всему миру. Погибло множество граждан США, Америка содрогнулась во гневе и сильные духом люди во всех концах великой республики потребовали вооружённого вмешательства. В то время этого не случилось, война осталась в разрушительном равновесии сил. Но с той поры друзья Антанты в Соединённых Штатах получили в руки оружие, против которого германское влияние уже не имело силы, и положили конец прискорбному периоду жестокосердия в американской политике.
С самого известия об ужасной трагедии я понял всё её значение. По мере изучения суматошных и противоречивых событий Великой войны нам открываются несколько суровых истин. В двух случаях правители германской империи сознательно, по расчёту, злонамеренно отстранили сожаления, отбросили совестливость и жестоко ударили по скрепам мировой цивилизации, нарушили правила, действительные в мирное время и в дни свар человеческого семейства. Эксперты настаивали, что только вторжение в Бельгию и неограниченная подводная война приведут к победе. На деле, именно эти пути обратили страну в руины. Германия восстановила против себя могучие, недосягаемые для немецких армий державы и сила её оказалась сломлена. Ничто, кроме вторжения в Бельгию не могло отнять у германцев триумфа в первый военный год; ничто, но лишь неограниченная подводная война лишила немцев победы в год последний. Именно два промаха, а не множество врагов, не дефицит ресурсов и благоразумия, не боевые ошибки генералов и адмиралов, не слабость союзников, никак не упадок духа и верноподданнических чувств населения и армии – но только эти две причины, два великих преступления, два исторических просчёта уничтожили Германию и принесли нам спасение.
Тем временем, морские начальники у Дарданелл пустились в бурные споры.
После 18 марта, во флотских кругах бытовали два мнения. Сторонники наступления упорно говорили о практической возможности подавить форты, вытралить минные поля и, наконец, прорваться через Проливы. Они не сомневались в том, что корабли могут пройти в Мраморное море и без устали убеждали адмирала выполнить задачу к чести флота. Деятельные офицеры глубоко переживали за армию, скорбели о кровавых сверх всяких ожиданий потерях на суше и находили совершенно нестерпимым для флота делом оставаться в стороне, не подавать помощи и пренебрегать возложенной на моряков ответственностью после всех полученных из Лондона приказов. Они осаждали командующего просьбами, требовали предложить Адмиралтейству новую атаку.
Адмирал де Робек, умелый и храбрый командир, не остался глух и слеп ни к этим просьбам, ни к страданиям армии. Он, наконец, решил послать в Адмиралтейство телеграмму и недвусмысленно объявить о готовности к новой атаке. Телеграмма вышла несколько противоречивой: в ней видно несколько рук, несколько противоположных мнений. Но что очевидно сегодня: все участники совещаний на борту «Куин Элизабет» верили, что Лондон откликнется на депешу немедленным приказом идти в бой. Французский командующий, адмирал Гепратт сообщил морскому министру, что совершенно уверен в скорой, решительной атаке и просит выслать сильный корабль для подкрепления своей эскадры. Все командиры и офицеры ощутили себя в преддверии великого и яростного морское сражения и были готовы ко всякому риску и любым жертвам.
Вице-адмирал Робек, Адмиралтейству.
10 мая 1915 года. Обстановка на Галлиполийском полуострове.
Генерал Гамильтон уведомил меня, что армия остановлена и может продвигаться к Ачи Баба лишь рывками по нескольку ярдов; сегодняшние условия на полуострове схожи с обстановкой в северной Франции. Тем самым, возникли обстоятельства, указанные в моей телеграмме за номером 292: если армию остановят в наступлении на Килид Бар, вопрос о прорыве флота через Проливы мимо фортов полностью разрешается правильным выбором из двух альтернатив: вернее ли помогать наступлению на суше действиями ниже Чанака без угрозы коммуникациям или подняться за Узости и оторвать войска от базы.
Не стоит переоценивать помощи атакам армии с моря; флот, несомненно, способен подавлять огонь турецких батарей, но слабый помощник против траншей и пулемётов, а именно эти средства и остановили наступление.
Судя по яростному сопротивлению врага, прорыв в Мраморное море вряд ли решит дело; равно вероятно, что турки закроют Проливы за флотом. Последнее не возымеет серьёзных последствий, если оборону удастся сломить до вынужденного отхода отрезанной от запасов эскадры.
Если флот уйдёт в Мраморное море, войскам придётся довольствоваться помощью крейсеров и нескольких старых броненосцев, в том числе французских, негодных для серьёзного обстрела Узостей и армия потеряет во многом от сегодняшней поддержки атак всеми морскими силами.
Упорство турецкой армии на полуострове показывает, что сами по себе форсирование Дарданелл и появление флота у Константинополя не приведут к перелому.
Чтобы принять решение, необходимо ответить на два вопроса:
Первый: Сможет ли флот, пройдя Дарданеллами, обеспечить уверенный успех операции?
Второй: Если флот, единственно по причине жестоких потерь, будет вынужден вернуться – не поставит ли это армию в настолько критическое положение, что всё дело окажется под угрозой?
Телеграмма заслуживала самого пристального изучения. Было совершенно ясно, что на повестке дня вновь стоит вопрос о возобновлении морской атаки. Адмирал де Робек взвесил за и против, особо остановившись на втором, но, в то же время и недвусмысленно давал нам знать, что готов повторить попытку по приказу Адмиралтейства. Телеграмма привела меня в смятение. Я, несомненно и неизменно стоял за возобновление атаки. Но обстановка была уже совсем не та что в марте и апреле. Решение Робека от 22 марта совершенно изменило наш политический курс. Произошли три важных события.
Во-первых, на Галлиполи высадилась армия. Десант обошёлся в 20 000 человек. Правда, что войска оказались прикованы к месту, но Китченер, по его собственным ко мне словам, решил удовлетворить просьбу Гамильтона и выслать к Дарданеллам целый армейский корпус. Мы всегда видели главную для операции угрозу в высадке под огнём. Теперь мы высадились; казалось, что если турки не смогли воспрепятствовать десанту, то тем более не устоят перед дальнейшими атаками армии: надо лишь не медлить с достаточными подкреплениями. Тем самым и в тот момент мы видели способ к благоприятному завершению военной операции в должном и скором усилении экспедиционного корпуса.
Во-вторых, для Италии наступил канун войны. Только что подписанный англо-итальянский морской договор обязывал нас послать на Адриатику, к итальянскому флоту, четыре линейных корабля и четыре лёгких крейсера. Я подписал договор, руководствуясь положением дел после 22 марта: тогда адмирал де Робек совершенно отказался от морской атаки и мы согласились вести дальнейшую борьбу одной лишь военной силой. Уход от Робека восьми указанных кораблей, пусть даже и как-то восполненный французскими подкреплениями, совершенно не вязался с решением о непреклонном – и даже безнадёжном – штурме Дарданелл одними лишь морскими силами.
В-третьих, долго ожидаемый кошмар, в конце концов, стал явью. В Эгейское море пришли германские субмарины. Одну или две или даже три подводные лодки заметили при разных обстоятельствах в окрестностях Дарданелл. Положение «Куин Элизабет» стало исключительно опасным, весь дараданелльский флот оказался перед угрозой, истинные размеры которой мы были не в состоянии оценить. Теперь германские субмарины могли встретить в Мраморном море корабли, успешно прорвавшиеся через Дарданеллы. Факт этот, сам по себе, не имел решающего значения, хотя и ограничивал действия флота, но вместе с другим – и вполне резонным предположением - что турки закроют пролив за эскадрой, серьёзно сокращал срок деятельной стратегической жизни изолированного отряда в Мраморном море.
Далее, сегодня, когда армия высадилась и тяжко сражалась на полуострове, на флот пала куда как большая ответственность. По меткому замечанию адмирала Оливера, «18 марта флот был один, теперь у него жена на берегу».
Я поразмыслил над всеми перечисленными обстоятельствами. Вместе они значили очень многое. Конечно, если де Робек будет настаивать на возобновлении атаки, мы сможем за несколько недель воссоздать должные условия и позволим адмиралу действовать. Наши и без того огромные морские ресурсы увеличивались с каждым днём. К середине июня эскадра у Дарданелл станет сильнее, чем когда-либо; Робек доведёт до скрупулёзного совершенства подготовку следующей попытки. Более того, через несколько времени мы в точности узнаем о германских субмаринах в Эгейском море и оценим истинный уровень угрозы. Но сегодня аргументы против решительного морского штурма очень весомы.
С другой стороны, меня весьма привлекала возможность ограниченной операции. Я мог надеяться, что флот атакует форты Узостей и тем проверит сведения о нехватке у противника снарядов. По ходу боя, можно было бы вытралить и убрать с дороги минные поля у мыса Кефец. Теперь, после тщательной организации противоминного дела и насыщения дарданелльской эскадры - пусть и уменьшенной - тральщиками, операция казалась вполне осуществимой. Сама по себе расчистка минных полей Кефеца угрожала коммуникациям турецкой армии на полуострове.
Но я видел и крайнее переутомление Фишера. Груз семидесяти четырёх лет гнул его к земле. Пока я оставался в Париже и договаривался об англо-итальянской морской конвенции, Фишер работал в величайшем изнеможении. Временная обязанность единоличного управления Адмиралтейством обернулась для него очевидными и неприкрытыми затруднениями и тревогами. Нет сомнения, неимоверно тяжкое бремя военных дней и оборот событий довели старого адмирала чуть ли не до безумия. Телеграмма де Робека совершенно выбила его из колеи. Теперь ему вновь приходилось бороться с тем, чего он никак не хотел и более всего боялся: новая попытка атаки с моря, решительный бой до окончательного результата.
Мы собрались за обсуждением утром 11 мая. Я постоянно повторял, что хочу лишь расчистить минное поле Кефеца под прикрытием новой бомбардировки фортов Узостей и вовсе не хочу склонить Фишера к решительному форсированию пролива и прорыву в Мраморное море. Казалось, вопрос стал ясен, но я так и не смог справиться с тревогами адмирала. Он, несомненно, понимал, что успех вспомогательной операции в огромной степени облегчит возможное в будущем главное дело – так это и было. Заграждение у Кефеца служило туркам первой линией обороны. В тот же день и «с большой неохотой» Фишер передал мне официальный меморандум с детальным и горячим подтверждением своего видения операции и заключением:
… ни при каких обстоятельствах не приложу руку к приказу для адмирала де Робека пройти Дарданеллами, пока берега не будут прочно заняты войсками. … Теперь, надеюсь, ясно, что я совершенно не согласен с любым подобным планом.
Я тотчас ответил, что разделяю его мнение, что Фишер не получил от меня предложения «прорваться» через Дарданеллы и вновь указал, что мы могли бы помочь армии, приказав Робеку заняться фортами и тралением мин у Кефеца. Далее я выразил надежду, что мы, как это было всегда, объединимся для пользы дела, и призвал Фишера
… Вместе отвечать за амфибийную операцию, одну из величайших в истории. Вы полностью связаны с этим предприятием. Чтобы довести дело до победы, нам понадобятся товарищество, находчивость, стойкость и терпение самой высокой пробы…
Фишер ответил на следующий день. Он не нашёл в моём ответе недвусмысленного отказа от действий на минных полях до оккупации армией берегов Узостей и теперь намеревался переправить копию своего меморандума премьер-министру.
Что до замечания о «полностью связан»: вам (и премьер-министру) надлежит знать, что моё неохотное согласие не распространяется на азартные игры, на новое 18 марта до выполнения армией своей части работы.
Теперь читатель понимает, что после 22 марта Адмиралтейство и командование у Дарданелл ни дня не были едины в решимости атаковать. Мы были вместе 21 марта, но затем если одна сторона пела за здравие, другая откликалась за упокой. 23 и 24 марта Адмиралтейство настаивало на атаке, хотя и без формального приказа, но адмирал на месте ответил «Нет». 10 мая командующий у Дарданелл пожелал прорваться, но теперь Адмиралтейство сказало «Нет». 18 августа, после несчастного боя в заливе Сувла Адмиралтейство вновь подняло вопрос и разрешило адмиралу использовать старые броненосцы безо всяких ограничений; на этот раз адмирал ответил аргументированным и решительным отказом. Наконец, с началом эвакуации Галлиполи, новый командующий у Дарданелл адмирал Уэмисс получил от коммодора Кийза детально проработанный план форсирования Проливов, страстно выпрашивал в Адмиралтействе разрешения начать дело, но Лондон план отверг.
После поездки на фронт и ввиду скверных новостей из России, Франции и от Дарданелл, я выпустил общее распоряжение всем адмиралтейским департаментам:
Секретарю, членам Совета Адмиралтейства.
11 мая 1915 года.
Прошу довести до сведения всех департаментских начальников. Текущий ход дел заставляет предположить, что война не закончится до 31 декабря 1916 года. Из этого надо исходить во всех делах и планах Адмиралтейства; любые мероприятия, направленные на усиление наших военно-морских сил и способные возыметь эффект до указанного срока принимаются к рассмотрению. Вопросы личного состава, кораблей, вооружений, запасов, организация, содержание флота и верфей должны рассматриваться как долговременные и получить постоянный и планомерный ход без чрезмерного напряжения сил. Жду план работ и программу развития от каждого департамента.
У.С.Ч.
Ночью 12 мая турецкий эсминец с немецкой командой торпедировал и утопил «Голиаф» у Дарданелл и Фишер решил отозвать «Куин Элизабет» домой. На этот случай он приготовил для меня более чем щедрую компенсацию. Я не стал противиться. Первые два монитора с 14-дюймовыми орудиями («Стоунвол Джексон» и «Адмирал Фаррагут») встали в строй, и я разрешил Фишеру забрать «Куин Элизабет» в обмен на эти, следующие мониторы, два броненосца типа «Дункан» и некоторые дополнительные корабли. Первый морской лорд испытал огромное облегчение и рассыпался в благодарностях. К тому времени наши отношения стали мучительны. Фишер предпринимал всё возможное, чтобы не допустить новых потерь и вовсе увести флот от проклятого места. Я руководствовался не только рассудочными убеждениями, но долгом чести и желал оказать армии полноценную помощь немедленными действиями.
Приходилось огорчать Китченера. Я пригласил фельдмаршала на совещание в Адмиралтейство. Вечером, 13 мая мы собрались за восьмиугольным столом: Китченер сел слева от меня, Фишер – справа; на совещание прибыли разные офицеры в высоких чинах. Новость о том, что Адмиралтейство собирается увести от Дарданелл «Куин Элизабет» совершенно разъярила Китченера. Свойственное военному министру хладнокровие в несчастьях оставило его. Фельдмаршал яростно протестовал против желания Адмиралтейства бежать с поля боя в критический момент – так он оценил происходящее. С другой стороны яростно бушевал Фишер: ««Куин Элизабет» уходит домой; корабль уйдёт немедленно, он уйдёт этой же ночью; иначе я ухожу из Адмиралтейства – тотчас, из-за этого стола». Если бы можно было поменять их местами – поставить Китченера первым морским лордом, а Фишера отправить в военное ведомство, выбивать подкрепления – оба нашли бы счастье и дело пошло бы на лад. Но это было не в наших силах. Я не отходил от договорённости с Фишером и изо всех сил пытался убедить Китченера, что мониторы помогут армии ничуть не хуже и с меньшим риском для флота. Я вновь и вновь перечислял ему подготовленные к отправке корабли и дал твёрдое обещание – согласованное со штабом – помогать армии самыми действенными способами. Казалось, что прежде чем Китченер ушёл, я смог в какой-то мере успокоить его.
Мы с Фишером сели за телеграммы и приказали де Робеку, не мешкая и в полной тайне отправить «Куин Элизабет» домой. Мы оповестили адмирала, что немедленно передаём в состав Дарданелльских сил «Эксмут» и «Венерэбл», и что до конца месяца он получит два первых монитора – бомбардировочные корабли самой современной конструкции, они более чем восполнят потерю «Куин Элизабет». Первые шесть мониторов пойдут к Дарданеллам сразу же по готовности. Как только французская эскадра у Проливов получит подкрепление в шесть броненосцев, Робек должен отослать «Куин», «Лондон», «Имплейкебл» и «Принс оф Уэллс» - также в величайшей тайне – на Мальту, контр-адмиралу Терсби, для действий вместе с флотом Италии на Адриатике во исполнение условий англо-итальянского морского договора. Мы указали де Робеку, что, по мнению Адмиралтейства, время независимых попыток форсирования Дарданелл одним лишь флотом прошло и в настоящих обстоятельствах вряд ли повторится впредь; теперь ему следует ограничиться поддержкой наступления армии.
Мы засиделись за полночь за этими телеграммами – последними депешами флоту от меня и Фишера.
Главы 18-30 "Мирового кризиса" см. в моём ЖЖ. Первая книга целиком - www.on-island.net
Срочное изготовление: изготовление металлоконструкций на заказ.