«Колокол», лист 113, 22 ноября 1861 года, титульная статья
ПО ПОВОДУ СТУДЕНТСКИХЪ ИЗБIЕНІЙ.
Одна изъ самыхъ тяжелыхъ минутъ для слѣдопроизводителя по уголовному дѣлу - та минута, когда онъ входитъ въ комнату, гдѣ совершилось злодѣйство: все тихо и спокойно... пятна крови, сломанная мебель, опрокинутый стулъ, разбитое стекло... съ улицы слышенъ шумъ, трешатъ колесы, играетъ шарманка, хохочутъ дѣти, кричатъ разнощики - а нѣсколько часовъ тому назадъ, тутъ, на этомъ мѣстѣ, слышались глухіе удары, вопль, брань, стонъ, тяжелое паденіе... и впутренно пробираетъ истерическая дрожь... а между тѣмъ выбора нѣтъ, по горячимъ слѣдамъ надобно производить слѣдствіе. Лишь-бы нашлось довольно спокойствія духа, чтобъ не набросить на плечи преступнику еще больше вины, чѣмъ въ самомъ дѣлѣ ему приходится несть.
Мы эти слѣдопроизводители.
Печально стоятъ передъ нами огромныя зданія потерявшія смыслъ, холодныя, пустыя аудиторіи, нѣмыя кафедры; безсмысленная сила прошла тутъ, тупо раздавила молодую жнзнь, безраскаянно успокоилась, и все пошло по старой колеѣ, - только студентовъ нѣтъ, науки нѣтъ.
Кто виноватъ? Гдѣ виновники? - Благодушный императоръ, или бездушный Путятинъ? Шуваловъ или Строгоновъ? московская полиція или преображенская?
Всѣ виноваты, всѣ они играли роль добровольныхъ палачей, жестокихъ палачей ; но вмѣстѣ съ тѣмъ они пользуются и выгодами, соединенными съ званіемъ заплечныхъ мартеровъ: они отвѣчаютъ только за исполненіе. Пусть ихъ замучитъ совѣсть, пусть ихъ замучитъ общественное презрѣніе. Пусть они наконецъ будутъ наказаны на томъ основаніи, на которомъ въ Англіи казнятъ звѣрей, причинившихъ смерть человѣку. Чортъ съ ними совсѣмъ. Ни ихъ виновность, ни ихъ казнь не объяснитъ дѣло.
Университетская исторія не случайность, не капризъ, а начало неминуемой борьбы. Борьба эта должна была завязаться тамъ или тутъ, она завязалась ва самой естественной почвѣ. Противурѣчія лежащія въ основѣ политической жизни нашей раздвинулись до того, что никакой Александрь Николаевичъ не устоить Колоссомъ Родосскимь. Несовмѣстимое противурѣчіе, которое бросается въ глаза между университетомъ и преображенскими казармами, не только существуеть во всѣхъ сферахъ жизни, но что особенно важно, приходитъ къ сознанію.
Первое обнаруженіе подавлено, второе, третье можетъ будетъ тоже подавлено, броженіе скроется внутрь, но непремѣнно обнаружится съ большей силой, а тогда - или петербургской порядокъ погибнетъ, или Россія погибнетъ.
То лихорадочное чувство не по себѣ, которое овладѣваеть всей Россіей - вверху, внизу, въ крестьянской избѣ и вь самомъ зимнемъ дворцѣ, прямо обнаруживаетъ работу организма, посредствомъ котораго онъ стремится отдѣлаться отъ чего-то мертваго, оть чего-то ядовитаго и гніющаго.
Исходъ борьбы можетъ быть тотъ или другой, но устраненіе борьбы невозможно. Нечеловѣческія усилія, сдѣланныя Николаемъ, задержали обнаруженіе ея на тридцать лѣтъ. Это Геркулесовъ столбъ, Николай дошелъ. до того давленія, послѣ котораго вода вь насосѣ не подымается, сколько хочешь дави.
Петровскому императорству пережившему себя оставалось одно живое дѣло, на этомъ дѣлѣ оно могло искупить прошедшее, залечить раны нанесенныя народу, обновиться – этимъ дѣломъ оно повязало себѣ веревку на шею... "Насильно спасать никого нельзя"—сказалъ маршалъ Бюжо Людовику Филиппу.
Сначала утратилась сила — потомъ смыслъ. Оптическій обманъ несокрушимостл разсѣялся вмѣстѣ съ севастопольскимъ дымомъ, всв увидѣли что это декорація силы, а не сила. Правительство ужаснулось своей ничтожности и своей нелѣпости; отсюда его судорожная готовность все измѣнять, чинить, перестроивать и съ тѣмъ вмѣстѣ, отчаянно себя отстаивать всѣмъ на свѣтѣ – разстрѣливаніемъ крестьянъ, прикалываніемъ молящихся, преображенскими прикладами, жандармами одѣтыми мужиками, публичными дѣвками на откупу... это - внутренній страхъ смерти у больнаго, это—подавляющее сознаніе, что его существованіе не имѣетъ достаточной причины. Вотъ отчего они мечутся изъ стороны въ сторону вотъ отчего это безпокойное ощупываніе... вотъ отчего императрица по ночамъ молится передъ византійской иконой и читаетъ исторію Маріи Антуанеты, вотъ отчего они трепещутъ за свою династію, когда сотня мододыхъ людей не хочетъ покориться унизительнымъ формамъ, вотъ отчего они держуть какъ заряженый револьверъ подъ подушкой своихъ преображенцевъ, своихъ жандармовъ. Они знаютъ, и это худшее что можетъ знать человѣкь, они знаютъ, что ихъ не нужно больше!
Восемь, десять лѣт тому назадъ я проповѣдывалъ испуганной Европѣ, съ ужасомъ поглядывавшей на мрачную фигуру императора въ ботфортахь и кавалергардскомъ мундирѣ, стоявшую какимъ-то снѣжнымъ пугаломъ за балтійскими льдами — что снѣгъ этотъ таетъ, что петербургскій тронъ вовсе не такъ крѣпокъ какъ думаютъ, что онъ пережилъ свой смыслъ и не имѣетъ съ самой войны 1812 года ничего творческаго и созидающаго, что Николай по инстинкту самосохраненія свелъ всѣ силы на одно отрицательное противудѣйствіе - возникающимъ началамъ новой жизни.
Мнѣ не вѣрили—это было до крымской войны.
Старая исторія, что люди убѣждаются только грудами труповъ, взятыми курганами, сожжеными городами. Макъ-Магонъ былъ счастливѣе меня.
Но не у одной Европы пала повязка съ глазъ отъ крымской войны, она пала съ глазъ Николая и когда онъ оглядѣлся и увидѣлъ хаосъ и пустоту, развитыя имъ—легкія его перестали дышать.
Все царствованіе его, была ошибка. Ограниченный деспоть, безъ образованія, онъ не зналъ Европы, онъ не зналъ Россіи. Свирѣпый больше, чѣмъ хитрый, онъ царствоваль одной полиціей, однимъ гнетомъ. Испуганный 14 Декабремъ, онъ отшатнулся отъ дворянства, отъ единственной среды связанной на животъ и на смерть съ петербургскимъ престоломъ - преступной круговой порукой крѣпостнаго права. Онъ въ немъ хотѣлъ подавить тѣ простыя, необходимыя стремленія къ гражданскимъ правамъ, которыя безъ ущерба себѣ имъ уступила бы каждая прусская и австрійская корона. Но отвязывая въ тихомолку императорскую барку отъ помѣщичьихъ плотовъ, онъ ничего не сдѣлалъ для народа Ему хотѣлось бы отнять у дворянъ крѣпостное право, для того чтобъ ослабить ихъ касту, но не давая воли крестьянамъ. Онъ на нихъ смотрѣдъ съ обыкновенной офицерской точки зрѣнія, онъ не боялся ихъ, народъ не зналъ слова конституція, не требовалъ правъ, а считалъ только землю своей; впрочемъ во всякомь случаѣ съ нимъ было легче совладать, нѣмыя массы его можно было раздавить беззвучно, безотголосно.
Преемнику Николая доставалось наслѣдье не легкое, ненужная и безславная война, разстроенные финансы, общее воровство, ропоть, недовѣріе и ожиданье. Ему предстояли, какъ въ нашихъ сказкахъ три дороги. Дать дѣйствительныя права дворянству, и попробовать уладить съ нимъ, лунную свободу представительнаго правленія. Освободить крестьянъ съ землею - и начать новую эпоху народнаго и экономическаго освобожденія. Или вмѣсто того и другого продолжать давить всякое проявленіе жизни, до тѣхъ поръ пока допнутъ мышцы у того, который давитъ, или у того, котораго давятъ. По какой-же дорогѣ поѣхалъ нашъ Иванъ Царевичь?
По всѣмъ по тремъ...
Эта шаткость, эта неувѣренность человѣка спросонья— отличительная черта новаго царствованія. Въ немъ есть что-то безхарактерное, безпомошное, картавое - и въ силу этого - всѣму уступки, всѣму измѣны. Дворянству, литературѣ, университетамъ - даются какія-то лыоты, права - но недѣйствительныя. Крестьянамъ дается свобода - но безь земли. Польшѣ возвращается народность - но безъ всякой самобытпости. А недовольны - Апраксинъ, Дренякинъ, гвардейская полиция. Арестанту, котораго Николай гонялъ сквозь строй - позволяютъ отдохнуть, разсуждають съ нимъ о вредѣ тѣлесныхъ наказаніи, сулятъ ему золотыя горы - а какъ онъ только приподнимаетъ голову, барабанъ - и продолжай свою вторую тысячу зеленой рощи...
Университетская исторія, частный случай, въ которомъ во всей своей силѣ отразилась, та-же самая блуждающая, безпутная правительственная мысль, - съ молодыми людьми поступили также какъ съ поляками, также какъ съ кресгьянами, и также какъ еще десять разъ поступятъ - если безсмысленное правительство будетъ ходить на волѣ.
Неужели опытъ насъ ничему не научить? чтоже ждать четвертой, пятой крови?... Если мы ничего не будемъ дѣлать, мы дождемся страшныхъ бѣдъ - одинь ножъ въ рукахъ безумнаго можетъ надѣлать страшныя бѣдствія - а пятьсотъ тысячъ штыковъ въ рукахъ испуганнаго и безсмысленнаго правительства?... Общественное спасеніе, спасеніе народа, требуетъ чтобъ его не пускать по волѣ, требуетъ чтобъ его связать.
Ну такъ и закидывайте арканъ!
И—ръ.
Перевод текста с английского на русский я зык. Английский текст с переводом на русский.