"Мировой кризис", книга 2, глава 23. Перевод мой.
Первая книга на www.on-island.net Главы 18-22 второй книги в моём журнале.
Глава 23.
Генезис армейской атаки.
До сего времени Военный совет и Адмиралтейство придерживались незыблемого догмата: армия не может действовать против турок в районе Дарданелл, у нас нет для этого войск. В своём первом письме от 2 января Китченер написал мне: "У нас нет сил для высадки где-либо... Пройдут месяцы, прежде чем мы сможем предпринять что-то значимое". В первой же телеграмме от 3 января Кардену был задан вопрос: "Считаете ли вы возможным делом форсировать Дарданеллы одними кораблями?" И, наконец, 28 января, на вечернем заседании Совета, в час принятия окончательного решения о морской атаке Китченер повторил: "Сегодня у нас нет свободных войск". Мы не предполагали ничего иного и решили форсировать Дарданеллы силами одного лишь флота. Шло время, открылись новые факты, в игру вступили новые силы и предприятие, постепенно и необратимо, приняло иной характер и в неимоверной степени разрослось. Не прошло и двух месяцев как план морской атаки с неопределённым исходом, но ограниченными ресурсами и рисками отошёл на второй план и стал лишь подспорьем военной операции величайшего размаха. Новые планы верстались помимо Адмиралтейства. От наших советов отмахивались, критику отвергали, нельзя было задать и простого вопроса без особой сдержанности и такта; военная операция шла своим чередом, но от её исхода зависело - удержимся мы или падём.
Появились и войска. Военные отряды начали обнаруживаться чуть ли не повсеместно сразу же за окончательным решением об атаке одним флотом. Умами постепенно овладевало желание заполучить солдат не мытьём, так катаньем. Командование отложило наступление Френча вдоль побережья Бельгии на неопределённый срок; тем самым, высвободились некоторые силы. Египетская армия отразила немощные действия турок и, по большей части, освободилась для нового дела. Неустанные упражнения австралийских и территориальных частей в Египте подготовили новобранцев к наступательным операциям. Мы подавили восстание в Южной Африке и избавились от сопутствующих тревог. Тем временем, обучение и экипировка Первой и Второй Новых Армий (общим числом в двенадцать дивизий) шли полным ходом. В Англии осталось некоторое число снаряженных, обученных и готовых к бою территориальных дивизий - их сберегли на случай заморского вторжения.
В следующие три месяца для Дарданелльской операции были затребованы:
Из Англии:
29-я дивизия.
Две территориальных дивизии первой линии.
Морская дивизия.
Территориальная конная дивизия.
Из Египта:
Две австралийские дивизии.
Дополнительно - австралийская бригада.
Ланкаширская территориальная дивизия.
Одна индийская бригада.
Две французские дивизии.
Ко времени решения о чисто морской операции, все перечисленные войска были готовы отправиться за границу. Флот не затруднился бы предоставить транспортные суда указанным частям, или их эквиваленту или даже большему числу солдат. Взятые вместе они насчитывали армию в 150 000 бойцов. Нам было под силу собрать эти войска в любом пункте Восточного Средиземноморья ещё до конца марта. Если бы в любой из январских дней мы приняли бы обдуманное, твёрдое и подкреплённое хорошим планом решение собрать подобную армию, провести комбинированную операцию, захватить Галлиполийский полуостров и открыть путь флоту, то почти несомненно, одержали бы полную победу. Вместе с тем, все перечисленные войсковые соединения - кроме 29-й дивизии - были сформированы или доведены до штатной численности только в начале войны. Новая, большая кампания с частично обученными войсками в условиях дефицита снаряжения - очень серьёзное дело. Вот аргумент в пользу атаки одним лишь флотом - ограниченной, но логичной и совместной со всем ходом войны операции. Оба плана имеют своё оправдание. На деле, произошла вещь не оправданная ничем кроме человеческих слабостей. Абсурд, но мы дрейфовали к новой кампании постепенно, без всякого определённого решения или чёткого плана. Обстоятельства проявлялись исподволь, персональные качества сказывались не лучшим образом, и Военный совет сползал в пропасть - незаметно, но неуклонно.
В те дни, разобраться в мыслях Китченера было не менее сложно, нежели решить запутанные проблемы самой войны. Фельдмаршал пользовался безмерным престижем и авторитетом. Единственно он выражал мнение военного ведомства в Совете. Все восхищались характером военного министра, и каждый находил в нём опору среди ужасных и непредвиденных событий первых военных месяцев. Всякое решение Китченера становилось окончательным. Я не помню, чтобы Военный совет или Кабинет брал над ним верх в любом из военных дел, большом или малом. Ни один отряд не двигался с место против его согласия, более того - вопреки его рекомендациям. Едва ли кто-то рискнул бы поспорить с ним в Совете. Симпатия, уважение к Китченеру и его огромным трудам, надежда и вера в профессиональные умения и планы фельдмаршала - обширные, глубокие, непостижимые ни для одного из нас - не оставляли места сомнениям и спорам в военном министерстве и правительстве. Всесильный, спокойный и замкнутый, он совершенно подавлял наш Совет, когда речь шла об организации и назначении армий.
Но за внушительным, роскошным фасадом скрывалось множество слабостей и мы с нарастающим беспокойством находили тому всё новые и новые свидетельства. Военный министр взвалил на себя непосильный груз, с его ношей не справились бы и три богатыря. Он подменил собою всё военное министерство, полностью пренебрёг генеральным штабом, оставив за ним лишь механический сбор информации, но штабной аппарат Китченера едва ли справлялся даже и с этой работой. В генштабе остался один человек выдающихся способностей - генерал-квартирмейстер сэр Джон Кованс; иные компетентные лидеры и сильные умы поторопились вырваться из страны во Францию с экспедиционным корпусом, предчувствуя, что им придётся управлять ходом всей войны в изрядных шорах - не с лондонских высот, но из штаб-квартиры британской армии в Сен-Омере. Вакантные и важнейшие посты заняли офицеры из списка уволенных в запас и люди ничем не заявившие о себе среди военных умов Британии. Китченер, с его авторитетом и положением обратил их в соляные столпы. Никто не выказал довольно характера и способностей, чтобы поспорить со своим начальником энергично и по-мужски. Министр в мундире фельдмаршала возвышался над всеми как колокольня, и подчинённые тянулись пред ним как субалтерны на плацу. Ни один из них не обдумал общего хода войны и не обратился к главкому с аргументированными и приведенными в систему выводами; все ждали решений фельдмаршала и исполняли их, ревностно и рьяно. И кто же обдумывал общие, стратегические вопросы войны? Члены Военного совета. Не кто иной, как канцлер Казначейства, мистер Ллойд-Джордж, безошибочно понял и открыл Кабинету грядущий военный крах России. Именно я, за неимением полноценных военных планов, предложил метод - как минимум один - воздействия на ближневосточную политическую ситуацию. Что оставалось Китченеру? Держаться в стремительном водовороте военных дел без твёрдой опоры, без ясной, хорошо продуманной и просчитанной доктрины.
В результате фельдмаршал принимал то одно, то другое решение, руководствуясь злобой дня, событиями, зачастую мимолётными, и решения оказывались противоречивы. Он разрывался между двумя совершенно противоположными взглядами на войну; приверженцы каждой из доктрин приходили к фельдмаршалу с фактами, аргументами и убеждали его в своей правоте, страстно и настоятельно. Все силы, каждое орудие и каждый солдат должны быть переданы на Запад: "убивайте германцев", рвите их линии, иначе победить невозможно - на этом настаивали ведущие военачальники британской армии, и августейшие авторитеты главного командования Франции. Военный совет, собрание лидеров политической жизни своего поколения направил взоры в другую сторону и увидел театры будущих сражений 1915 года на Юге и Востоке. Жизненный опыт и пристрастия Китченера обращали его к Востоку. Фельдмаршал отчётливо понимал все перспективы и возможные выгоды этого направления но, в то же самое время, пребывал под неослабным и чудовищным давлением со стороны французского фронта - мы тоже претерпевали его, но не в равной с Китченером степени.
Проблема имела решение. Мы могли увязать две противоположные концепции, ничего невозможного в этом не было. Операция на Ближнем Востоке в марте, апреле, мае и даже июне с последующей переброской крупных сил и действиями на западном фронте осенью 1915 или, что ещё лучше, в благоприятных условиях весны 1916 года: такая программа вместе с хорошо продуманным планом могла быть объявлена уже в январе. Мы объединили бы обе концепции, выстроили их в подобающей последовательности, в целости, с должным развитием; думаю, что высокие авторитеты согласились бы с подобным, абсолютно реальным образом действий. Но Китченер сник перед силами противоборствующих соперников.
Маршал определённо не мог справиться с навалившимися тяготами и испытаниями и, помимо прочего, оставался при огромном деле Новых Армий: набор, организация, экипировка, но дело не исчерпывалось и этим: он оказался среди неуклонно растущих трудностей военного снабжения, перед задачами производства и закупки военного снаряжения в небывалом доселе масштабе. Вопросы обеспечения армии меняли общественную и индустриальную жизнь страны и более того: затрагивали экономику и финансовую систему всего мира. Добавьте к этому ежедневные заседания по военным делам в Совете и Кабинете - самое тяжкое и мучительные для Китченера дело: лишь тут ему оппонировали; добавьте постоянную обязанность решать дела огромного фронта, руководство важнейшими операциями, экспедициями, целыми кампаниями и вы поймёте, что на долю великого гражданина Британии выпала непосильная для смертного ноша.
Должно заметить, что Китченер никак не желал облегчить своего положения, совсем наоборот - с порога отвергал любую попытку вмешательства и даже изучения обширной области своих обязанностей. Январская попытка освободить министра обороны от ответственности за производство снаряжения всех видов упёрлась в цепкую оборону Китченера. Он доверял подчинённым лишь самый минимум работы. Казалось, маршал управляет великой войной лично и теми же методами, что принесли ему успех во времена крохотной нильской экспедиции. Генеральный штаб - вернее то, что осталось от него - превратился в бесполезного приживала при главнокомандующем. Главком - как то свидетельствовали действия его секретариата - не преминул вмешаться и во внутреннюю политику: Ирландия, сухой закон, профсоюзы.
Сегодня бесполезно пытаться отмести или скрыть эти факты. Истинно, что преданный делу воин боролся за родную страну в неимоверном напряжении и доскональное понимание непростой личности маршала только укрепит уважение и признательность к нему среди будущих поколений сограждан. Пусть факты и документы этой истории говорят о военной политике Китченера; я же засвидетельствую всю тяжесть невыносимой ноши фельдмаршала, его необыкновенное терпение и мужество во всех наших трудностях и невзгодах, его неизменную любезность и теплоту в отношениях со мною.
28 января Военный совет окончательно и бесповоротно решил в пользу Дарданелльской операции и, вместе с тем, настоятельно пожелал повернуть политику балканских стран в нужную сторону некоторыми военными силами. В то время никто не мог и вообразить, сколько солдат окажется на Галлиполийском полуострове через недолгий срок, пожелания министров ограничились одной или двумя дивизиями с Британских островов - их предполагали отнять у предназначенных для Франции войск. Совет решил что 29-я (единственная оставшаяся в Англии регулярная дивизия) и ещё одна дивизия смогут побудить Венизелоса, короля и правительство Греции примкнуть к нашей стороне и помочь Сербии.
9 февраля после многих дискуссий с Френчем Военный совет решил: если Афины вступают в войну на стороне союзников, мы предлагаем Греции 29-ю дивизию (она ещё не успела отбыть из Англии) вместе с французской дивизией. По моему мнению, всего две дивизии, предложенные сами по себе, безо всякой связи с возможным результатом морского штурма Дарданелл не могли привлечь греков. Я не верил, что Греция и тем более Болгария увлекутся столь ограниченной помощью. Наоборот: скупое обещание явно демонстрировало ношу слабость. Я оказался прав; Венизелос недвусмысленно отверг предложение.
Тем временем неустанная подготовка морской атаки подходила к завершению. Выделенные для дела корабли уже прибыли или приближались к позициям. Мы заключили неформальное соглашение с Венизелосом и получили в своё распоряжение морскую базу: остров Лемнос с просторной гаванью Мудрос. Адмиралтейство успело отправить на остров два батальона морской пехоты из состава Морской дивизии с единственной целью: предоставить Кардену десантные отряды для окончательного разрушения подавленных флотом орудий и фортов вслед за тем как корабельная артиллерия совершенно сломит сопротивление врага и предоставит пехоте возможность действовать в том или ином районе Галлиполийского полуострова. Но тут Фишер и Генри Джексон узнали об освободившихся войсках изрядной численности и сразу же потребовали их для Дарданелльской операции. Джексон составил записку (15 февраля): "Нельзя упускать из виду, что достаточная военная поддержка позволит нам пожать плоды трудного морского предприятия; транспорты с войсками должны войти в Проливы, как только форты в Узостях замолчат... Не думаю, что стоит ожидать весомого результата от одной лишь бомбардировки с моря, если значительные военные силы не будут сопутствовать операции или, по крайней мере, не пойдут за флотом сразу же после подавления фортов." Изложено сумбурно. Разница между "будут сопутствовать операции" и "пойдут за флотом сразу же после подавления фортов" огромна. Фишер, не в пример Джексону, изъяснялся с предельной ясностью. Он хотел штурма и захвата Галлиполи армией. В то время ни Китченер, ни Военный совет не предполагали этого делать.
"Надеюсь, что вы убедите Китченера - писал мне первый морской лорд вечером 16 февраля - выслать дивизии на Лемнос завтра же! Без оккупации района Дарданелл армией мы не увидим ни единого пшеничного зерна с Чёрного моря, и наши потомки не устанут поминать удивительное дело - военные отказали в помощи флоту, имея в Англии полмиллиона солдат.
Война потерянных возможностей! Почему пал Антверпен?
Плавучие госпитали пойдут к Лемносу (в оригинале "The Haslar boats" - Crusoe) немедленно, в любое время, вслед за высадкой на Галлиполи."
Но я держался оригинального морского плана. Адмиралы предлагали послать британских солдат в бой с турками на Галлиполи, в жестокую схватку с неопределённым исходом, но я ведал военное положение и состояние наших армий, и не мог легкомысленно недооценить всей серьёзности подобного решения. Что делать после успешной морской атаки, когда британский флот войдёт в Мраморное море? Конечно же, я размышлял над этим - упорно, долго и пришёл к выводу: когда и если турецкие форты начнут падать, к нашим услугам окажется вся греческая армия. Я надеялся, что появление британского флота у стен Константинополя, бегство или гибель "Гебена" и "Бреслау" вызовут далеко идущую политическую реакцию, правительство Турции начнёт переговоры или уведёт войска в Азию. Я верил, что дипломаты всецело и скоро воспользуются случаем великого военного события и убедят Болгарию идти на Адрианополь. Я, наконец, полагал, что Россия, невзирая на прочие нужды, не оставит без внимания судьбу Константинополя и предоставит нам подкрепление. Я считал, что именно эти - на первый взгляд политические - факторы восполнят нашу военную нищету, добавят к любому, достигнутому моряками успеху и позволят воспользоваться прорывом флота.
Но раз уж Китченер и Военный совет нашли значительные британские силы для Востока - тем лучше; виды на замечательное и успешное завершение операции заметно улучшились. Армия, собранная в Египте и на островах Греции казалась решительной силой для завершающего удара. Она могла бы захватить перешеек у Булаира после того, как флот форсирует Проливы, и турки эвакуируют полуостров, либо - если Турция пойдёт на перемирие - сразу же оккупировать Константинополь. Если для прорыва потребуются большие десантные партии, то флот, время от времени, может брать их из этого источника. Влиятельные персоны - пройдёт несколько времени и они совершенно разойдутся во взглядах - немедленно и единогласно объединились в решении послать войска на восток. Среди разноголосицы во мнениях и планах, в быстрой череде тяжелейших событий явилось очевидное для всех нас, работников Адмиралтейства стремление: собрать возможно большую армию, поставить над ней лучшего из генералов и послать в Восточное Средиземноморье; мы поддерживали всё, что могло помочь сбору и отправке дарданелльской армии - постоянно и в любой дискуссии.
16 февраля стало Днём Вердикта. Ключевые министры, в том числе Асквит, Китченер и я пришли на Военный совет и приняли следующее решение - впоследствии, оно вошло в протоколы Совета:
(1) 29-я дивизия в возможно кратчайший срок - желательно успеть за девять или десять дней - переправляется на Лемнос.
(2) Подготовить экспедицию из Египта, сама переброска войск - по мере необходимости.
(3) Указанные выше войска вместе с уже доставленными на место батальонами морской пехоты поддержат морскую атаку Дарданелл, если на то возникнет настоятельная потребность.
(4) 29-я дивизия забирает с собой паромы для перевозки лошадей; Адмиралтейство обеспечивает сбор маленьких судов, буксиров и лихтеров в портах Леванта.
Наступление армии в районе Дарданелл началось с заседания 16 февраля. "Совещание - так гласят материалы Дарданелльской комиссии - не приняло ясного решения об использовании армии в больших масштабах, но войска концентрировали с целью - если это потребуется - пустить их в дело". В тот день мы уведомили адмирала Кардена, что он может пользоваться гаванью Мудроса и назначили контр-адмирала Уэмисса начальником над островной базой. Вечером 16 февраля, во исполнение принятых решений, я поручил начальнику морского штаба адмиралу Оливеру готовить транспортные суда для 29-й дивизии со всей возможной быстротой. В тот же день Оливер выпустил соответствующий приказ. За решением о сборе армии стояло несомненное и невысказанное согласие использовать её при удобном случае. Но пока об этом не говорили.
Уже на следующий день, 17 февраля, Китченер попал под жесточайший нажим. Главное командование французского фронта требовало оставить 29-ю дивизию для запада. На деле, как то проницательно замечено в официальной военно-морской истории, 29-я дивизия стала ключевым пунктом в борьбе меж сторонниками двух стратегий, "западниками" и "восточниками" - так начали их называть в нашем, приватном кругу. Китченер оказался между молотом и наковальней и заметался в мучительной нерешительности.
До сих пор у Дарданелл не прозвучало ни одного выстрела, но мы уже стояли в преддверии атаки на внешние форты. На заседании Совета 19 февраля Китченер полностью переменил мнение. Он заявил, что не может согласиться с переводом 29-й дивизии на восток и выставил следующий аргумент: опасная слабость России - огромные массы германцев могут вернуться с восточного фронта на западный и атаковать нас во Франции. Я очень сомневался, что Китченер верит собственным словам. Он должен был понимать, что помимо всех прочих нелепостей Германии физически невозможно перебросить большие армии из России на французский фронт, на это уйдёт минимум 2-3 месяца, но пусть даже и так: 29-я дивизия - одна-единственная дивизия - ничего не изменит. Думаю, что Китченер добросовестно перебрал все возможные доводы и, в результате, смог подпереть своё решение лишь таким аргументом.
Совет склонился перед волей Китченера, но остался при прежнем мнении и намерениях: министры постановили отложить отправку 29-й дивизии, но, тем не менее, приказали Адмиралтейству продолжить подготовку транспортов для спорной дивизии и прочих войск. 20 февраля я отписал начальнику перевозок: "Все приготовления для погрузки 29-й дивизии должны быть закончены без малейшего промедления, хотя окончательного решения об отправке дивизии пока не принято".
20 февраля стало Днём Отступления. Китченер не только отказался отправить на восток 29-ю дивизию, но отверг любую значительную концентрацию сил в этом регионе. "Франция - так он писал мне (20 февраля) - весьма щепетильна и требует столько британских войск, сколько было нами обещано. Я только что от Грея; надеюсь, что мы не обременим его неприятностями, урезав французский контингент в угоду Дарданеллам". Китченер заявил, что согласился собрать транспорты на 40 000 человек у Александрии ради простой предосторожности, не более того. Но он зашёл ещё дальше. Маршал послал своего адъютанта, храброго и исполнительного полковника Фицджеральда к первому морскому лорду и в транспортный департамент Адмиралтейства с известием об отмене отправки 29-й дивизии. Первый морской лорд и директор транспортного отдела не усомнились в том, что Китченер и я окончательно обо всём договорились. Они отменили приказ от 16 февраля о сборе и снаряжении транспортов, и, никак не оповестив меня, распределили целый флот из двадцати двух судов между иными задачами.
Совет возобновил дискуссию 24 и, затем, 26 февраля: пришли фактические известия об атаке Дарданелльских укреплений. Бомбардировка внешних фортов началась 19 февраля; мы прервали операцию из-за плохой погоды, но впечатления от реального боевого дела оказались благоприятны. Если 19 февраля стало Днём Вердикта, а 20-е - Днём Отступления, то 24 и 26 февраля можно назвать днями Компромисса и Полумер. 24 числа Китченер заявил, что видит "невозможность для флота пройти Проливами без постоянной помощи армии. Поражение на востоке обернётся плачевными последствиями. Мы не можем отступить". Командующий в один присест разделался с идеей прекратить морскую атаку и выбрать иную цель в случае чрезмерных трудностей и признал возможность грандиозного военного предприятия. Я в полной мере использовал надежды и интерес, возбуждённые морской атакой и энергично настаивал на отправке 29-й дивизии как 24, так и 26 февраля.
Но Китченер, вопреки своим же словам, упорствовал в отказе. Он отправил к Дарданеллам командира Австралийского армейского корпуса генерала Бёрдвуда. Маршал отлично знал генерала, доверял ему и поручил Бёрдвуду доложить возможность и перспективу военной атаки. 24 февраля военное ведомство попросило Адмиралтейство направить следующую телеграмму адмиралу Кардену. Проект послания составил Генри Джексон.
...Военное министерство полагает, что первая из главных задач, а именно уничтожение стационарных батарей не требует оккупации южной оконечности полуострова до линии Суандере - Чана Оваси. Армия останется в лагере на Лемносе в постоянной готовности помогать флоту вспомогательными действиями на обоих берегах - разрушение замаскированных батарей, борьба с силами прикрытия - и начнёт главное дело после того как проход через Проливы перейдёт в наши руки; тогда удержание позиций у Булаира станет возможной необходимостью для пресечения подачи военного снабжения на полуостров. К вам выехал генерал Бёрдвуд. Не предпринимайте ничего значительного за пределами дальности корабельных орудий до обсуждения операции с генералом, и пока не придёт заключение на его рапорт.
Через два дня, 26 февраля Китченер уполномочил Бёрдвуда использовать Австралийский армейский корпус "вплоть до применения всей его силы" для помощи флоту.
Всё это были полумеры, но даже и паллиатив подобного масштаба полностью менял характер дела. Я нашёл происходящее настолько рискованным, что 26 февраля, на заседании Военного совета официально отказался от всякой ответственности за последствия какой-либо военной операции. Совет занёс мой отказ в протокол. Затем последовало весомое вмешательство премьер министра: он, самым категорическим образом, призвал Китченера не подрывать дееспособность восточной армии и включить в неё одну регулярную дивизию. Всё было тщетно. Совет окончился; я задержался для разговора с Асквитом. Я знал, что он на моей стороне и что мнение Совета - за исключением одного лишь Китченера - едино. Я убеждал Асквита употребить весь свой авторитет и настоять на отправке 29-й дивизии на Лемнос или в Александрию. Именно тогда ко мне пришло острое предчувствие грядущей беды. Я понял - и даже знал - что наступил поворотный момент; сегодня я знаю и последствия: могильный курган среди исторических монументов. Премьер не видел, что ещё он может предпринять. Он сделал всё, чтобы убедить Китченера. Асквит не мог просто отменить решение маршала или отставить его от должности; вопрос не стоил удаления Китченера, весь генштаб и все французские начальники стояли на стороне главкома.
25 февраля я подготовил документ - оценку общей ситуации и использовал его на Военном совете 26 числа. Теперь я отпечатал его и разослал премьер-министру, канцлеру Казначейства и Бальфуру. Привожу документ на этих страницах - он выражает мою позицию яснее, чем всякая иная бумага того периода.
ОЦЕНКА.
1. Россия. Мы не должны надеяться, что Россия вторгнется в Германию. Это, в лучшем случае, произойдёт по прошествии многих месяцев. Наступательная сила России парализована; мы, впрочем, можем рассчитывать не только на успешную оборону русских, но и на то, что они удержат и задержат на своём фронте огромные силы германцев. Нет резона верить в способность Германии перебросить на запад 1 000 000 солдат, равно как и в то, что значимые для сегодняшнего баланса немецкие силы окажутся на западе до середины апреля.
2. Англо-французские линии на западном фронте исключительно прочны и устойчивы. Сегодняшние позиции и силы союзников во Франции куда как солиднее чем в начале войны, когда мы встретились с тремя четвертями немецких войск первой линии. Мы можем только приветствовать массированную вражескую атаку, и имеем все шансы отбить её, но даже если неприятель и оттеснит нас на другую линию, превосходящие потери германцев станут хорошей компенсацией. В ближайшие три месяца положение на западе не должно вызывать беспокойства. Но, как бы то ни было, четыре или пять британских дивизий не могут решительно изменить ситуацию.
3. Главный пункт, единственное место, где мы можем захватить и развить инициативу - Балканский полуостров. Подобающая военно-морская кооперация, достаточные силы позволят нам с определённостью и к концу марта захватить Константинополь, пленить и уничтожить все турецкие войска в Европе (за исключением тех, что в Адрианополе). Мы можем нанести удар до окончательного падения Сербии, устраним Турцию, как военный фактор, и, тем самым, решим судьбу Балкан.
4. Для немедленного использования доступны:
В Англии {29-я дивизия, прочие территориальные дивизии }............ 36 000
На Лемносе: части Морской дивизии, в ожидании приказа ............... 12 000
В Египте, 2 австралийские дивизии.................................
Французская дивизия (так заявлено)...............................
Русская бригада (так заявлено)...............................
Итого: ........................................
5. Если не медлить с приказами, то все перечисленные войска выйдут на исходные для атаки Булаирского перешейка позиции к 21 марта; предположим, что к этому времени флот не добьётся успеха: тогда они начинают наступление на Галлиполийском полуострове и обеспечивают проход кораблей. Как только мы откроем Дарданеллы, армия может действовать трояким образом: (а) полностью уничтожить силы Турции в Европе действуя из Константинополя; (б) идти через Болгарию на помощь Сербии, в том случае если София откликнется на предложение объявить войну Турции и получить территорию вплоть до линии Энос-Мидия; (в) идти на помощь Сербии через Салоники, в том случае если Болгария сохранит умеренно дружественный нейтралитет, а Греция присоединится к союзникам.
У.С.Ч.
25 февраля 1915.
Добавление от 27 февраля.
Должен указать, что, по моему мнению, отпущенные на операцию силы, как-то: две Австралийские дивизии при поддержке девяти морских батальонов и французской дивизии, недостаточны для готовящегося дела. Среди них нет британских регулярных войск и, если случится бой, морские батальоны и австралийцы окажутся в непомерно рискованном положении.
Предположим, что флот форсирует Проливы без сухопутной поддержки, но и тогда слабость армии может вынудить нас к отказу от большей части потенциальных выгод.
Я не оставил упований и после 26 февраля: надеялся, что через день или два настроение Китченера изменится; что премьер-министр повернёт намерения маршала в другую сторону; что 29-й дивизии позволят отправиться в путь. Военный совет постановил держать транспорты наготове вплоть до окончательного решения. После заседания 26 февраля я запросил Отдел перевозок о степени готовности транспортов, ожидая ответа о полном завершении работ, но узнал, что распоряжение отменили ещё 20 числа и теперь суда совершенно рассредоточены. Я был потрясён, немедленно направил Китченеру письменный протест и тут же отдал приказ собрать и оснастить необходимые транспорты заново, но работа требовала времени и не могла быть завершена до 16 марта.
Тем временем флот начал реальные действия в районе Дарданелл и успешный обстрел входных фортов, описанный в следующей главе, привёл к очередным переменам во взглядах на вопрос. Цитирую отчёт Дарданелльской комиссии: "Очередное заседание Военного совета было назначено на 3 марта. К этому времени лорд Китченер противился отправке 29-й дивизии с заметно меньшим упорством. Он ответил на вопрос мистера Черчилля, что оставляет вопрос открытым до 10 марта, когда надеется услышать мнение генерала Бёрдвуда". Но генерал прибыл к Дарданеллам до 10 числа и уже 5 марта телеграфировал Китченеру: "Я очень сомневаюсь, что флот сможет форсировать Проливы одними своими силами"...
Вслед за этим, последовала другая телеграмма, от 6 марта: "Я уже высказал вам своё мнение о прогнозе Кардена - он чересчур оптимистичен. Мы можем надеяться на хороший результат 12 марта, но я, тем не менее, сомневаюсь, что адмирал способен форсировать проход только своими силами". К 10 марта обстановка на прочих театрах войны в какой-то мере успокоила Китченера; рапорты Бёрдвуда добавили маршалу уверенности и он заявил на Военном совете что "прочность сегодняшней ситуации оправдывает переброску 29-й дивизии".
"...Решение от 16 февраля было приостановлено 20-го и вновь вошло в силу 10 марта. Тем самым, мы потеряли время - три важные недели. Транспорты могли выйти в море 22 февраля, но не отправились до 16 марта".
В скором времени нам предстояло столкнуться с последствиями промедления. Неоднократные изменения плана сказались самым вредоносным образом. Но даже окончательное решение о переброске на восток полноценной армии, включающей 29-ю дивизию, оставило вопрос о применении этой армии чем-то вроде секрета Сфинкса. Если Китченер твёрдо решил наступать на Галлиполийском полуострове в случае неудачных действий флота, ему нелишне было бы открыть это коллегам; если же нет, то главком, по любому соображению должен был оставить за собой возможность альтернативных действий, и, соответствующим образом, переместить и организовать войска. Прежде всего, ему надлежало усадить генеральный штаб за разработку планов для действия в разнообразных обстоятельствах - к тому времени варианты развития событий ясно просматривались. Деятельность Китченера заслуживает упрёка: он не предпринял никакого изучения проблемы инструментами военной науки и, в должный момент, не выбрал для операции командира.
По материалам Дарданелльской комиссии: "Со дня решения 16 февраля, возможный выбор сузился до двух здравомысленных и основательно подкреплённых доводами альтернатив. Первая исходила из принятых ранее обязательств: войска обещаны для использования в других местах, и предоставить экспедиции в Восточное Средиземноморье подобающую военную силу невозможно; поражение слабой армии откликнется потерей престижа; следует придерживаться исходного плана и, если Дарданеллы потребуют большой военной операции, немедленно прекратить морскую атаку. Сторонники второй точки зрения не затруднялись рискнуть положением в иных регионах и предлагали форсировать Дарданеллы немедленной, решительной, быстрой и хорошо скоординированной атакой крупных сил.... К сожалению, правительство не смогло остановиться на том или ином образе действия. Мистер Черчилль придаёт огромное и, на наш взгляд, совершенно правомерное значение задержке с отправкой 29-й и территориальной дивизий за границу".
Генезис армейской атаки.
До сего времени Военный совет и Адмиралтейство придерживались незыблемого догмата: армия не может действовать против турок в районе Дарданелл, у нас нет для этого войск. В своём первом письме от 2 января Китченер написал мне: "У нас нет сил для высадки где-либо... Пройдут месяцы, прежде чем мы сможем предпринять что-то значимое". В первой же телеграмме от 3 января Кардену был задан вопрос: "Считаете ли вы возможным делом форсировать Дарданеллы одними кораблями?" И, наконец, 28 января, на вечернем заседании Совета, в час принятия окончательного решения о морской атаке Китченер повторил: "Сегодня у нас нет свободных войск". Мы не предполагали ничего иного и решили форсировать Дарданеллы силами одного лишь флота. Шло время, открылись новые факты, в игру вступили новые силы и предприятие, постепенно и необратимо, приняло иной характер и в неимоверной степени разрослось. Не прошло и двух месяцев как план морской атаки с неопределённым исходом, но ограниченными ресурсами и рисками отошёл на второй план и стал лишь подспорьем военной операции величайшего размаха. Новые планы верстались помимо Адмиралтейства. От наших советов отмахивались, критику отвергали, нельзя было задать и простого вопроса без особой сдержанности и такта; военная операция шла своим чередом, но от её исхода зависело - удержимся мы или падём.
Появились и войска. Военные отряды начали обнаруживаться чуть ли не повсеместно сразу же за окончательным решением об атаке одним флотом. Умами постепенно овладевало желание заполучить солдат не мытьём, так катаньем. Командование отложило наступление Френча вдоль побережья Бельгии на неопределённый срок; тем самым, высвободились некоторые силы. Египетская армия отразила немощные действия турок и, по большей части, освободилась для нового дела. Неустанные упражнения австралийских и территориальных частей в Египте подготовили новобранцев к наступательным операциям. Мы подавили восстание в Южной Африке и избавились от сопутствующих тревог. Тем временем, обучение и экипировка Первой и Второй Новых Армий (общим числом в двенадцать дивизий) шли полным ходом. В Англии осталось некоторое число снаряженных, обученных и готовых к бою территориальных дивизий - их сберегли на случай заморского вторжения.
В следующие три месяца для Дарданелльской операции были затребованы:
Из Англии:
29-я дивизия.
Две территориальных дивизии первой линии.
Морская дивизия.
Территориальная конная дивизия.
Из Египта:
Две австралийские дивизии.
Дополнительно - австралийская бригада.
Ланкаширская территориальная дивизия.
Одна индийская бригада.
Две французские дивизии.
Ко времени решения о чисто морской операции, все перечисленные войска были готовы отправиться за границу. Флот не затруднился бы предоставить транспортные суда указанным частям, или их эквиваленту или даже большему числу солдат. Взятые вместе они насчитывали армию в 150 000 бойцов. Нам было под силу собрать эти войска в любом пункте Восточного Средиземноморья ещё до конца марта. Если бы в любой из январских дней мы приняли бы обдуманное, твёрдое и подкреплённое хорошим планом решение собрать подобную армию, провести комбинированную операцию, захватить Галлиполийский полуостров и открыть путь флоту, то почти несомненно, одержали бы полную победу. Вместе с тем, все перечисленные войсковые соединения - кроме 29-й дивизии - были сформированы или доведены до штатной численности только в начале войны. Новая, большая кампания с частично обученными войсками в условиях дефицита снаряжения - очень серьёзное дело. Вот аргумент в пользу атаки одним лишь флотом - ограниченной, но логичной и совместной со всем ходом войны операции. Оба плана имеют своё оправдание. На деле, произошла вещь не оправданная ничем кроме человеческих слабостей. Абсурд, но мы дрейфовали к новой кампании постепенно, без всякого определённого решения или чёткого плана. Обстоятельства проявлялись исподволь, персональные качества сказывались не лучшим образом, и Военный совет сползал в пропасть - незаметно, но неуклонно.
В те дни, разобраться в мыслях Китченера было не менее сложно, нежели решить запутанные проблемы самой войны. Фельдмаршал пользовался безмерным престижем и авторитетом. Единственно он выражал мнение военного ведомства в Совете. Все восхищались характером военного министра, и каждый находил в нём опору среди ужасных и непредвиденных событий первых военных месяцев. Всякое решение Китченера становилось окончательным. Я не помню, чтобы Военный совет или Кабинет брал над ним верх в любом из военных дел, большом или малом. Ни один отряд не двигался с место против его согласия, более того - вопреки его рекомендациям. Едва ли кто-то рискнул бы поспорить с ним в Совете. Симпатия, уважение к Китченеру и его огромным трудам, надежда и вера в профессиональные умения и планы фельдмаршала - обширные, глубокие, непостижимые ни для одного из нас - не оставляли места сомнениям и спорам в военном министерстве и правительстве. Всесильный, спокойный и замкнутый, он совершенно подавлял наш Совет, когда речь шла об организации и назначении армий.
Но за внушительным, роскошным фасадом скрывалось множество слабостей и мы с нарастающим беспокойством находили тому всё новые и новые свидетельства. Военный министр взвалил на себя непосильный груз, с его ношей не справились бы и три богатыря. Он подменил собою всё военное министерство, полностью пренебрёг генеральным штабом, оставив за ним лишь механический сбор информации, но штабной аппарат Китченера едва ли справлялся даже и с этой работой. В генштабе остался один человек выдающихся способностей - генерал-квартирмейстер сэр Джон Кованс; иные компетентные лидеры и сильные умы поторопились вырваться из страны во Францию с экспедиционным корпусом, предчувствуя, что им придётся управлять ходом всей войны в изрядных шорах - не с лондонских высот, но из штаб-квартиры британской армии в Сен-Омере. Вакантные и важнейшие посты заняли офицеры из списка уволенных в запас и люди ничем не заявившие о себе среди военных умов Британии. Китченер, с его авторитетом и положением обратил их в соляные столпы. Никто не выказал довольно характера и способностей, чтобы поспорить со своим начальником энергично и по-мужски. Министр в мундире фельдмаршала возвышался над всеми как колокольня, и подчинённые тянулись пред ним как субалтерны на плацу. Ни один из них не обдумал общего хода войны и не обратился к главкому с аргументированными и приведенными в систему выводами; все ждали решений фельдмаршала и исполняли их, ревностно и рьяно. И кто же обдумывал общие, стратегические вопросы войны? Члены Военного совета. Не кто иной, как канцлер Казначейства, мистер Ллойд-Джордж, безошибочно понял и открыл Кабинету грядущий военный крах России. Именно я, за неимением полноценных военных планов, предложил метод - как минимум один - воздействия на ближневосточную политическую ситуацию. Что оставалось Китченеру? Держаться в стремительном водовороте военных дел без твёрдой опоры, без ясной, хорошо продуманной и просчитанной доктрины.
В результате фельдмаршал принимал то одно, то другое решение, руководствуясь злобой дня, событиями, зачастую мимолётными, и решения оказывались противоречивы. Он разрывался между двумя совершенно противоположными взглядами на войну; приверженцы каждой из доктрин приходили к фельдмаршалу с фактами, аргументами и убеждали его в своей правоте, страстно и настоятельно. Все силы, каждое орудие и каждый солдат должны быть переданы на Запад: "убивайте германцев", рвите их линии, иначе победить невозможно - на этом настаивали ведущие военачальники британской армии, и августейшие авторитеты главного командования Франции. Военный совет, собрание лидеров политической жизни своего поколения направил взоры в другую сторону и увидел театры будущих сражений 1915 года на Юге и Востоке. Жизненный опыт и пристрастия Китченера обращали его к Востоку. Фельдмаршал отчётливо понимал все перспективы и возможные выгоды этого направления но, в то же самое время, пребывал под неослабным и чудовищным давлением со стороны французского фронта - мы тоже претерпевали его, но не в равной с Китченером степени.
Проблема имела решение. Мы могли увязать две противоположные концепции, ничего невозможного в этом не было. Операция на Ближнем Востоке в марте, апреле, мае и даже июне с последующей переброской крупных сил и действиями на западном фронте осенью 1915 или, что ещё лучше, в благоприятных условиях весны 1916 года: такая программа вместе с хорошо продуманным планом могла быть объявлена уже в январе. Мы объединили бы обе концепции, выстроили их в подобающей последовательности, в целости, с должным развитием; думаю, что высокие авторитеты согласились бы с подобным, абсолютно реальным образом действий. Но Китченер сник перед силами противоборствующих соперников.
Маршал определённо не мог справиться с навалившимися тяготами и испытаниями и, помимо прочего, оставался при огромном деле Новых Армий: набор, организация, экипировка, но дело не исчерпывалось и этим: он оказался среди неуклонно растущих трудностей военного снабжения, перед задачами производства и закупки военного снаряжения в небывалом доселе масштабе. Вопросы обеспечения армии меняли общественную и индустриальную жизнь страны и более того: затрагивали экономику и финансовую систему всего мира. Добавьте к этому ежедневные заседания по военным делам в Совете и Кабинете - самое тяжкое и мучительные для Китченера дело: лишь тут ему оппонировали; добавьте постоянную обязанность решать дела огромного фронта, руководство важнейшими операциями, экспедициями, целыми кампаниями и вы поймёте, что на долю великого гражданина Британии выпала непосильная для смертного ноша.
Должно заметить, что Китченер никак не желал облегчить своего положения, совсем наоборот - с порога отвергал любую попытку вмешательства и даже изучения обширной области своих обязанностей. Январская попытка освободить министра обороны от ответственности за производство снаряжения всех видов упёрлась в цепкую оборону Китченера. Он доверял подчинённым лишь самый минимум работы. Казалось, маршал управляет великой войной лично и теми же методами, что принесли ему успех во времена крохотной нильской экспедиции. Генеральный штаб - вернее то, что осталось от него - превратился в бесполезного приживала при главнокомандующем. Главком - как то свидетельствовали действия его секретариата - не преминул вмешаться и во внутреннюю политику: Ирландия, сухой закон, профсоюзы.
Сегодня бесполезно пытаться отмести или скрыть эти факты. Истинно, что преданный делу воин боролся за родную страну в неимоверном напряжении и доскональное понимание непростой личности маршала только укрепит уважение и признательность к нему среди будущих поколений сограждан. Пусть факты и документы этой истории говорят о военной политике Китченера; я же засвидетельствую всю тяжесть невыносимой ноши фельдмаршала, его необыкновенное терпение и мужество во всех наших трудностях и невзгодах, его неизменную любезность и теплоту в отношениях со мною.
28 января Военный совет окончательно и бесповоротно решил в пользу Дарданелльской операции и, вместе с тем, настоятельно пожелал повернуть политику балканских стран в нужную сторону некоторыми военными силами. В то время никто не мог и вообразить, сколько солдат окажется на Галлиполийском полуострове через недолгий срок, пожелания министров ограничились одной или двумя дивизиями с Британских островов - их предполагали отнять у предназначенных для Франции войск. Совет решил что 29-я (единственная оставшаяся в Англии регулярная дивизия) и ещё одна дивизия смогут побудить Венизелоса, короля и правительство Греции примкнуть к нашей стороне и помочь Сербии.
9 февраля после многих дискуссий с Френчем Военный совет решил: если Афины вступают в войну на стороне союзников, мы предлагаем Греции 29-ю дивизию (она ещё не успела отбыть из Англии) вместе с французской дивизией. По моему мнению, всего две дивизии, предложенные сами по себе, безо всякой связи с возможным результатом морского штурма Дарданелл не могли привлечь греков. Я не верил, что Греция и тем более Болгария увлекутся столь ограниченной помощью. Наоборот: скупое обещание явно демонстрировало ношу слабость. Я оказался прав; Венизелос недвусмысленно отверг предложение.
Тем временем неустанная подготовка морской атаки подходила к завершению. Выделенные для дела корабли уже прибыли или приближались к позициям. Мы заключили неформальное соглашение с Венизелосом и получили в своё распоряжение морскую базу: остров Лемнос с просторной гаванью Мудрос. Адмиралтейство успело отправить на остров два батальона морской пехоты из состава Морской дивизии с единственной целью: предоставить Кардену десантные отряды для окончательного разрушения подавленных флотом орудий и фортов вслед за тем как корабельная артиллерия совершенно сломит сопротивление врага и предоставит пехоте возможность действовать в том или ином районе Галлиполийского полуострова. Но тут Фишер и Генри Джексон узнали об освободившихся войсках изрядной численности и сразу же потребовали их для Дарданелльской операции. Джексон составил записку (15 февраля): "Нельзя упускать из виду, что достаточная военная поддержка позволит нам пожать плоды трудного морского предприятия; транспорты с войсками должны войти в Проливы, как только форты в Узостях замолчат... Не думаю, что стоит ожидать весомого результата от одной лишь бомбардировки с моря, если значительные военные силы не будут сопутствовать операции или, по крайней мере, не пойдут за флотом сразу же после подавления фортов." Изложено сумбурно. Разница между "будут сопутствовать операции" и "пойдут за флотом сразу же после подавления фортов" огромна. Фишер, не в пример Джексону, изъяснялся с предельной ясностью. Он хотел штурма и захвата Галлиполи армией. В то время ни Китченер, ни Военный совет не предполагали этого делать.
"Надеюсь, что вы убедите Китченера - писал мне первый морской лорд вечером 16 февраля - выслать дивизии на Лемнос завтра же! Без оккупации района Дарданелл армией мы не увидим ни единого пшеничного зерна с Чёрного моря, и наши потомки не устанут поминать удивительное дело - военные отказали в помощи флоту, имея в Англии полмиллиона солдат.
Война потерянных возможностей! Почему пал Антверпен?
Плавучие госпитали пойдут к Лемносу (в оригинале "The Haslar boats" - Crusoe) немедленно, в любое время, вслед за высадкой на Галлиполи."
Но я держался оригинального морского плана. Адмиралы предлагали послать британских солдат в бой с турками на Галлиполи, в жестокую схватку с неопределённым исходом, но я ведал военное положение и состояние наших армий, и не мог легкомысленно недооценить всей серьёзности подобного решения. Что делать после успешной морской атаки, когда британский флот войдёт в Мраморное море? Конечно же, я размышлял над этим - упорно, долго и пришёл к выводу: когда и если турецкие форты начнут падать, к нашим услугам окажется вся греческая армия. Я надеялся, что появление британского флота у стен Константинополя, бегство или гибель "Гебена" и "Бреслау" вызовут далеко идущую политическую реакцию, правительство Турции начнёт переговоры или уведёт войска в Азию. Я верил, что дипломаты всецело и скоро воспользуются случаем великого военного события и убедят Болгарию идти на Адрианополь. Я, наконец, полагал, что Россия, невзирая на прочие нужды, не оставит без внимания судьбу Константинополя и предоставит нам подкрепление. Я считал, что именно эти - на первый взгляд политические - факторы восполнят нашу военную нищету, добавят к любому, достигнутому моряками успеху и позволят воспользоваться прорывом флота.
Но раз уж Китченер и Военный совет нашли значительные британские силы для Востока - тем лучше; виды на замечательное и успешное завершение операции заметно улучшились. Армия, собранная в Египте и на островах Греции казалась решительной силой для завершающего удара. Она могла бы захватить перешеек у Булаира после того, как флот форсирует Проливы, и турки эвакуируют полуостров, либо - если Турция пойдёт на перемирие - сразу же оккупировать Константинополь. Если для прорыва потребуются большие десантные партии, то флот, время от времени, может брать их из этого источника. Влиятельные персоны - пройдёт несколько времени и они совершенно разойдутся во взглядах - немедленно и единогласно объединились в решении послать войска на восток. Среди разноголосицы во мнениях и планах, в быстрой череде тяжелейших событий явилось очевидное для всех нас, работников Адмиралтейства стремление: собрать возможно большую армию, поставить над ней лучшего из генералов и послать в Восточное Средиземноморье; мы поддерживали всё, что могло помочь сбору и отправке дарданелльской армии - постоянно и в любой дискуссии.
16 февраля стало Днём Вердикта. Ключевые министры, в том числе Асквит, Китченер и я пришли на Военный совет и приняли следующее решение - впоследствии, оно вошло в протоколы Совета:
(1) 29-я дивизия в возможно кратчайший срок - желательно успеть за девять или десять дней - переправляется на Лемнос.
(2) Подготовить экспедицию из Египта, сама переброска войск - по мере необходимости.
(3) Указанные выше войска вместе с уже доставленными на место батальонами морской пехоты поддержат морскую атаку Дарданелл, если на то возникнет настоятельная потребность.
(4) 29-я дивизия забирает с собой паромы для перевозки лошадей; Адмиралтейство обеспечивает сбор маленьких судов, буксиров и лихтеров в портах Леванта.
Наступление армии в районе Дарданелл началось с заседания 16 февраля. "Совещание - так гласят материалы Дарданелльской комиссии - не приняло ясного решения об использовании армии в больших масштабах, но войска концентрировали с целью - если это потребуется - пустить их в дело". В тот день мы уведомили адмирала Кардена, что он может пользоваться гаванью Мудроса и назначили контр-адмирала Уэмисса начальником над островной базой. Вечером 16 февраля, во исполнение принятых решений, я поручил начальнику морского штаба адмиралу Оливеру готовить транспортные суда для 29-й дивизии со всей возможной быстротой. В тот же день Оливер выпустил соответствующий приказ. За решением о сборе армии стояло несомненное и невысказанное согласие использовать её при удобном случае. Но пока об этом не говорили.
Уже на следующий день, 17 февраля, Китченер попал под жесточайший нажим. Главное командование французского фронта требовало оставить 29-ю дивизию для запада. На деле, как то проницательно замечено в официальной военно-морской истории, 29-я дивизия стала ключевым пунктом в борьбе меж сторонниками двух стратегий, "западниками" и "восточниками" - так начали их называть в нашем, приватном кругу. Китченер оказался между молотом и наковальней и заметался в мучительной нерешительности.
До сих пор у Дарданелл не прозвучало ни одного выстрела, но мы уже стояли в преддверии атаки на внешние форты. На заседании Совета 19 февраля Китченер полностью переменил мнение. Он заявил, что не может согласиться с переводом 29-й дивизии на восток и выставил следующий аргумент: опасная слабость России - огромные массы германцев могут вернуться с восточного фронта на западный и атаковать нас во Франции. Я очень сомневался, что Китченер верит собственным словам. Он должен был понимать, что помимо всех прочих нелепостей Германии физически невозможно перебросить большие армии из России на французский фронт, на это уйдёт минимум 2-3 месяца, но пусть даже и так: 29-я дивизия - одна-единственная дивизия - ничего не изменит. Думаю, что Китченер добросовестно перебрал все возможные доводы и, в результате, смог подпереть своё решение лишь таким аргументом.
Совет склонился перед волей Китченера, но остался при прежнем мнении и намерениях: министры постановили отложить отправку 29-й дивизии, но, тем не менее, приказали Адмиралтейству продолжить подготовку транспортов для спорной дивизии и прочих войск. 20 февраля я отписал начальнику перевозок: "Все приготовления для погрузки 29-й дивизии должны быть закончены без малейшего промедления, хотя окончательного решения об отправке дивизии пока не принято".
20 февраля стало Днём Отступления. Китченер не только отказался отправить на восток 29-ю дивизию, но отверг любую значительную концентрацию сил в этом регионе. "Франция - так он писал мне (20 февраля) - весьма щепетильна и требует столько британских войск, сколько было нами обещано. Я только что от Грея; надеюсь, что мы не обременим его неприятностями, урезав французский контингент в угоду Дарданеллам". Китченер заявил, что согласился собрать транспорты на 40 000 человек у Александрии ради простой предосторожности, не более того. Но он зашёл ещё дальше. Маршал послал своего адъютанта, храброго и исполнительного полковника Фицджеральда к первому морскому лорду и в транспортный департамент Адмиралтейства с известием об отмене отправки 29-й дивизии. Первый морской лорд и директор транспортного отдела не усомнились в том, что Китченер и я окончательно обо всём договорились. Они отменили приказ от 16 февраля о сборе и снаряжении транспортов, и, никак не оповестив меня, распределили целый флот из двадцати двух судов между иными задачами.
Совет возобновил дискуссию 24 и, затем, 26 февраля: пришли фактические известия об атаке Дарданелльских укреплений. Бомбардировка внешних фортов началась 19 февраля; мы прервали операцию из-за плохой погоды, но впечатления от реального боевого дела оказались благоприятны. Если 19 февраля стало Днём Вердикта, а 20-е - Днём Отступления, то 24 и 26 февраля можно назвать днями Компромисса и Полумер. 24 числа Китченер заявил, что видит "невозможность для флота пройти Проливами без постоянной помощи армии. Поражение на востоке обернётся плачевными последствиями. Мы не можем отступить". Командующий в один присест разделался с идеей прекратить морскую атаку и выбрать иную цель в случае чрезмерных трудностей и признал возможность грандиозного военного предприятия. Я в полной мере использовал надежды и интерес, возбуждённые морской атакой и энергично настаивал на отправке 29-й дивизии как 24, так и 26 февраля.
Но Китченер, вопреки своим же словам, упорствовал в отказе. Он отправил к Дарданеллам командира Австралийского армейского корпуса генерала Бёрдвуда. Маршал отлично знал генерала, доверял ему и поручил Бёрдвуду доложить возможность и перспективу военной атаки. 24 февраля военное ведомство попросило Адмиралтейство направить следующую телеграмму адмиралу Кардену. Проект послания составил Генри Джексон.
...Военное министерство полагает, что первая из главных задач, а именно уничтожение стационарных батарей не требует оккупации южной оконечности полуострова до линии Суандере - Чана Оваси. Армия останется в лагере на Лемносе в постоянной готовности помогать флоту вспомогательными действиями на обоих берегах - разрушение замаскированных батарей, борьба с силами прикрытия - и начнёт главное дело после того как проход через Проливы перейдёт в наши руки; тогда удержание позиций у Булаира станет возможной необходимостью для пресечения подачи военного снабжения на полуостров. К вам выехал генерал Бёрдвуд. Не предпринимайте ничего значительного за пределами дальности корабельных орудий до обсуждения операции с генералом, и пока не придёт заключение на его рапорт.
Через два дня, 26 февраля Китченер уполномочил Бёрдвуда использовать Австралийский армейский корпус "вплоть до применения всей его силы" для помощи флоту.
Всё это были полумеры, но даже и паллиатив подобного масштаба полностью менял характер дела. Я нашёл происходящее настолько рискованным, что 26 февраля, на заседании Военного совета официально отказался от всякой ответственности за последствия какой-либо военной операции. Совет занёс мой отказ в протокол. Затем последовало весомое вмешательство премьер министра: он, самым категорическим образом, призвал Китченера не подрывать дееспособность восточной армии и включить в неё одну регулярную дивизию. Всё было тщетно. Совет окончился; я задержался для разговора с Асквитом. Я знал, что он на моей стороне и что мнение Совета - за исключением одного лишь Китченера - едино. Я убеждал Асквита употребить весь свой авторитет и настоять на отправке 29-й дивизии на Лемнос или в Александрию. Именно тогда ко мне пришло острое предчувствие грядущей беды. Я понял - и даже знал - что наступил поворотный момент; сегодня я знаю и последствия: могильный курган среди исторических монументов. Премьер не видел, что ещё он может предпринять. Он сделал всё, чтобы убедить Китченера. Асквит не мог просто отменить решение маршала или отставить его от должности; вопрос не стоил удаления Китченера, весь генштаб и все французские начальники стояли на стороне главкома.
25 февраля я подготовил документ - оценку общей ситуации и использовал его на Военном совете 26 числа. Теперь я отпечатал его и разослал премьер-министру, канцлеру Казначейства и Бальфуру. Привожу документ на этих страницах - он выражает мою позицию яснее, чем всякая иная бумага того периода.
ОЦЕНКА.
1. Россия. Мы не должны надеяться, что Россия вторгнется в Германию. Это, в лучшем случае, произойдёт по прошествии многих месяцев. Наступательная сила России парализована; мы, впрочем, можем рассчитывать не только на успешную оборону русских, но и на то, что они удержат и задержат на своём фронте огромные силы германцев. Нет резона верить в способность Германии перебросить на запад 1 000 000 солдат, равно как и в то, что значимые для сегодняшнего баланса немецкие силы окажутся на западе до середины апреля.
2. Англо-французские линии на западном фронте исключительно прочны и устойчивы. Сегодняшние позиции и силы союзников во Франции куда как солиднее чем в начале войны, когда мы встретились с тремя четвертями немецких войск первой линии. Мы можем только приветствовать массированную вражескую атаку, и имеем все шансы отбить её, но даже если неприятель и оттеснит нас на другую линию, превосходящие потери германцев станут хорошей компенсацией. В ближайшие три месяца положение на западе не должно вызывать беспокойства. Но, как бы то ни было, четыре или пять британских дивизий не могут решительно изменить ситуацию.
3. Главный пункт, единственное место, где мы можем захватить и развить инициативу - Балканский полуостров. Подобающая военно-морская кооперация, достаточные силы позволят нам с определённостью и к концу марта захватить Константинополь, пленить и уничтожить все турецкие войска в Европе (за исключением тех, что в Адрианополе). Мы можем нанести удар до окончательного падения Сербии, устраним Турцию, как военный фактор, и, тем самым, решим судьбу Балкан.
4. Для немедленного использования доступны:
В Англии {29-я дивизия, прочие территориальные дивизии }............ 36 000
На Лемносе: части Морской дивизии, в ожидании приказа ............... 12 000
В Египте, 2 австралийские дивизии.................................
Французская дивизия (так заявлено)...............................
Русская бригада (так заявлено)...............................
Итого: ........................................
5. Если не медлить с приказами, то все перечисленные войска выйдут на исходные для атаки Булаирского перешейка позиции к 21 марта; предположим, что к этому времени флот не добьётся успеха: тогда они начинают наступление на Галлиполийском полуострове и обеспечивают проход кораблей. Как только мы откроем Дарданеллы, армия может действовать трояким образом: (а) полностью уничтожить силы Турции в Европе действуя из Константинополя; (б) идти через Болгарию на помощь Сербии, в том случае если София откликнется на предложение объявить войну Турции и получить территорию вплоть до линии Энос-Мидия; (в) идти на помощь Сербии через Салоники, в том случае если Болгария сохранит умеренно дружественный нейтралитет, а Греция присоединится к союзникам.
У.С.Ч.
25 февраля 1915.
Добавление от 27 февраля.
Должен указать, что, по моему мнению, отпущенные на операцию силы, как-то: две Австралийские дивизии при поддержке девяти морских батальонов и французской дивизии, недостаточны для готовящегося дела. Среди них нет британских регулярных войск и, если случится бой, морские батальоны и австралийцы окажутся в непомерно рискованном положении.
Предположим, что флот форсирует Проливы без сухопутной поддержки, но и тогда слабость армии может вынудить нас к отказу от большей части потенциальных выгод.
Я не оставил упований и после 26 февраля: надеялся, что через день или два настроение Китченера изменится; что премьер-министр повернёт намерения маршала в другую сторону; что 29-й дивизии позволят отправиться в путь. Военный совет постановил держать транспорты наготове вплоть до окончательного решения. После заседания 26 февраля я запросил Отдел перевозок о степени готовности транспортов, ожидая ответа о полном завершении работ, но узнал, что распоряжение отменили ещё 20 числа и теперь суда совершенно рассредоточены. Я был потрясён, немедленно направил Китченеру письменный протест и тут же отдал приказ собрать и оснастить необходимые транспорты заново, но работа требовала времени и не могла быть завершена до 16 марта.
Тем временем флот начал реальные действия в районе Дарданелл и успешный обстрел входных фортов, описанный в следующей главе, привёл к очередным переменам во взглядах на вопрос. Цитирую отчёт Дарданелльской комиссии: "Очередное заседание Военного совета было назначено на 3 марта. К этому времени лорд Китченер противился отправке 29-й дивизии с заметно меньшим упорством. Он ответил на вопрос мистера Черчилля, что оставляет вопрос открытым до 10 марта, когда надеется услышать мнение генерала Бёрдвуда". Но генерал прибыл к Дарданеллам до 10 числа и уже 5 марта телеграфировал Китченеру: "Я очень сомневаюсь, что флот сможет форсировать Проливы одними своими силами"...
Вслед за этим, последовала другая телеграмма, от 6 марта: "Я уже высказал вам своё мнение о прогнозе Кардена - он чересчур оптимистичен. Мы можем надеяться на хороший результат 12 марта, но я, тем не менее, сомневаюсь, что адмирал способен форсировать проход только своими силами". К 10 марта обстановка на прочих театрах войны в какой-то мере успокоила Китченера; рапорты Бёрдвуда добавили маршалу уверенности и он заявил на Военном совете что "прочность сегодняшней ситуации оправдывает переброску 29-й дивизии".
"...Решение от 16 февраля было приостановлено 20-го и вновь вошло в силу 10 марта. Тем самым, мы потеряли время - три важные недели. Транспорты могли выйти в море 22 февраля, но не отправились до 16 марта".
В скором времени нам предстояло столкнуться с последствиями промедления. Неоднократные изменения плана сказались самым вредоносным образом. Но даже окончательное решение о переброске на восток полноценной армии, включающей 29-ю дивизию, оставило вопрос о применении этой армии чем-то вроде секрета Сфинкса. Если Китченер твёрдо решил наступать на Галлиполийском полуострове в случае неудачных действий флота, ему нелишне было бы открыть это коллегам; если же нет, то главком, по любому соображению должен был оставить за собой возможность альтернативных действий, и, соответствующим образом, переместить и организовать войска. Прежде всего, ему надлежало усадить генеральный штаб за разработку планов для действия в разнообразных обстоятельствах - к тому времени варианты развития событий ясно просматривались. Деятельность Китченера заслуживает упрёка: он не предпринял никакого изучения проблемы инструментами военной науки и, в должный момент, не выбрал для операции командира.
По материалам Дарданелльской комиссии: "Со дня решения 16 февраля, возможный выбор сузился до двух здравомысленных и основательно подкреплённых доводами альтернатив. Первая исходила из принятых ранее обязательств: войска обещаны для использования в других местах, и предоставить экспедиции в Восточное Средиземноморье подобающую военную силу невозможно; поражение слабой армии откликнется потерей престижа; следует придерживаться исходного плана и, если Дарданеллы потребуют большой военной операции, немедленно прекратить морскую атаку. Сторонники второй точки зрения не затруднялись рискнуть положением в иных регионах и предлагали форсировать Дарданеллы немедленной, решительной, быстрой и хорошо скоординированной атакой крупных сил.... К сожалению, правительство не смогло остановиться на том или ином образе действия. Мистер Черчилль придаёт огромное и, на наш взгляд, совершенно правомерное значение задержке с отправкой 29-й и территориальной дивизий за границу".