Генезис танков и дымов.

Глава 19.

Происхождение танков и дымов.

С самого начала войны механизмы наравне с оперативной обстановкой завели действия на суше и на море в безысходный тупик. Торпедная и минная угрозы парализовали господствующий флот. Пулемёты приковали к месту сильнейшую из армий. Люди и корабли не могли выйти на исходные для наступления позиции: потоки пуль и подводные взрывы поражали их уже в пути. Вот главное зло, причина всех военных передряг. Нам было бесполезно искать спасения в гаванях или скармливать пулемётному огню неимоверное число мужественных душ. Механику могли одолеть лишь инженерные меры. Победа над механическим злом возвратила бы могущественному флоту и сильнейшей армии естественное право на наступление, но пока механизмы торжествовали, а моряки и солдаты страдали напрасно. Как только мы усвоили этот факт, главную причину военных затруднений, доподлинно открывшуюся в конце 1914 года, дальнейшие рассуждения не составили труда. Должно было изобрести нечто, предохраняющее корабли от торпед, а солдат – от нужды подставлять незащищённое тело под поток пулемётного свинца. Торпеда или мина проделывают дыру в дне судна, единственная пуля из несчётного потока, извергаемого боевой стрелковой машиной способна смертельно поразить человека – вот вопиющее и безобразное зло, не дающее нам победить, его нельзя проигнорировать, но лишь осилить. Решение оказалось столь простым, что месяцами и даже годами не воспринималось всерьёз и отвергалось ведущими военными и военно-морскими специалистами.

Вот он, философский камень, средство выиграть войну уже в 1915 году! Но в него никто не поверил. Универсальный, бесценный, чудотворный ключ лежал под ногами, но чуть ли ни все ответственные и полномочные специалисты смотрели на панацею невидящим взором. А зрячими оказались солдаты, моряки, авиаторы, гражданское население, люди другого общественного слоя, далёкие от сфер ортодоксальных мнений; им-то и пришлось долго бороться, но заставить власть имущих поднять и использовать ключ.

В конечном счёте, это удалось. Флот начал первым, дела на суше шли с затруднениями. Мониторы и суда с противоминными наделками (були и блистеры) положили начало торпедной защите флота, танк предоставил войскам защиту от пуль. Инженерные решения прошли через трудности практического воплощения и вернули армии и флоту отнятую новой механикой способность атаковать. Но разработка, постройка и передача на флот и в войска мониторов, танков, кораблей с противоминной бронёй затянулась, и эффективность новаций серьёзно понизилась. Мониторы не ушли от первых, без сомнения несовершенных образцов, остались без развития и не приняли участия в каком-либо значительном морском деле; мы поспешили продемонстрировать неприятелю бронированные наземные машины задолго до того, как накопили их в достаточном для решающего результата количестве. Но, несмотря на это танк постоянно совершенствовался и сыграл свою роль.

Задача найти способ атаки на море и на суше теснейшим образом смыкалась с таким важным предметом как дым. Простое и очевидное средство: создать искусственный туман, накрыть им атакуемые местности, скрыть от врага передвижения людей или кораблей, лишить неприятеля возможности прицелиться. Дым выступал союзником и товарищем стальной брони. Броня и дым шли рука об руку, усиливаясь обоюдно.

Дымовая завеса могла получить дальнейшее, зловещее развитие – ядовитые газы, испарения, не только застящие взор, но выедающие глаза; туман, не только ослепляющий, но и душащий пулемётчика.

Все эти мысли получили точные формулировки ещё до конца 1914 года.

В первые недели войны, Адмиралтейству поручили защищать Британию от авианалётов. Враг мог разместить цеппелины и аэропланы на оккупированных землях – потребовались контрмеры и мы послали британские авиационные эскадрильи на берега Франции и Бельгии с базой в Дюнкерке. Выдвинутым вперёд отрядам морской авиации в свою очередь понадобилась защита, и Адмиралтейство сформировало бронеавтомобильные части. Враг, ошарашенный появлением бронеавтомобилей, перекопал дороги рвами, и я немедленно потребовал найти средство для движения по рытвинам. Бронеавтомобили множились и стали значимой силой, но в то же самое время линии фронтовых траншей доползли до моря, не оставив пространства для маневра и флангов для обхода. Но если обойти траншеи нельзя, то надо найти средство и пройти поверху. Итак, война в воздухе привела нас в Дюнкерк. Одно вытекало из другого, бронеавтомобили стали детьми воздуха; танки – внуками. Так обстояли дела на вторую неделю октября 1914 года.

После ухода в отставку, адмирал Бэкон занял пост директора компании Ковентри Однэнс Уоркс. В 1913 году я спас эту компанию – треть производственных мощностей тяжёлого артиллерийского вооружения флота - передав ей подряды на некоторые 15-дюймовые орудия и башни для новейших линкоров. Через несколько дней после начала войны я получил письмо от Бэкона: он уверял, что разработал транспортабельную по дорогам 15-дюймовую гаубицу. Я заинтересовался поразительной новинкой и послал за Бэконом. Адмирал горячо и убедительно изложил мне общие принципы артиллерийского дела, предсказывая, в частности, невозможность для существующих крепостей противостоять снарядам современных гаубиц и пушек – строители крепостей не предполагали сегодняшней мощи артиллерии. Я выслушал адмирала с интересом. Через две недели после нашего разговора германские осадные орудия быстро разрушили форты Льежа, затем Намюра и я снова послал за Бэконом. Предсказания адмирала сбылись, и я спросил его: сколько времени потребуется на производство нескольких тяжёлых гаубиц для британской армии? Бэкон обещал поставить первую 15-дюймовую гаубицу через пять месяцев и затем по одной кажде две недели. Я рекомендовал военному министерству разместить заказ на десять орудий.

Генерал фон Доноп, начальник артиллерии (генерал-фельдцейхмейстер), колебался в оценке ”артиллерийского новшества” и выказал сомнения в возможности произвести и использовать подобное орудие. Но Китченер увлёкся идеей и приказал незамедлительно изготовить гаубицы. Я пообещал Бэкону командование над орудиями во Франции, если он выдержит заявленные, небывало короткие сроки изготовления. Мы заказали гаубицы после падения Намюра, но адмирал вдохновился моим посулом, обеспечил высочайшую скорость производства и первые из этих чудовищ дали выстрелы уже в сражении при Нев-Шапеле.

Я получал детальные отчёты о конструировании и ходе производства и, с самого начала, уяснил, что гаубица, боезапас и платформа доставляются на поле боя по частям, восемью огромными гусеничными тракторами. Мощные тягачи выглядели многообещающе и, когда в октябре адмирал Бэкон показал мне чертежи, я немедленно осведомился: способны ли изображённые на них трактора пересекать траншеи с солдатами и пушками на борту? Нельзя ли их для этого приспособить? Мы обсудили вопрос, и адмирал разработал эскизы гусеничного трактора с возимым портативным мостом: он укладывался поперёк траншеи и возвращался на трактор после прохода через препятствие. В начале ноября 1914 года я представил чертежи Китченеру и Френчу и поручил Бэкону изготовить опытный образец машины. 13 февраля 1915 года состоялись обнадёживающие испытания, и я заказал тридцать устройств. Военное ведомство опробовало первый трактор с мостиком лишь в мае и отвергло его – машина не смогла спуститься с четырёхфутового вала, преодолеть водную преграду трёхфутовой глубины (до конца войны ни один танк не одолел и фута) и не ответила иным - весьма жёстким и совершенно надуманным требованиям.

Между тем, я отменил заказ на тридцать машин ещё до испытаний – к тому времени и совершенно иными путями мы пришли к лучшей конструкции. Так закончилась первая из попыток создать для Великой войны танк - боевую машину со способностью преодолевать траншеи.

Вторая попытка создать танк и добиться от армии положительного к нему отношения развивалась так:

Полковник Свинтон, прикомандированный к ставке французского главного командования как наблюдатель и официальный корреспондент, ничего не знал об описанных выше работах и размышлениях, но в середине или конце ноября 1914 года осознал необходимость и мысленно представил себе подобное оружие. Он поделился мыслями с полковником Хэнки. {1} В конце декабря, Хэнки разослал членам Кабинета, напрямую вовлечённым в военные дела, записку о необходимости снабдить фронт танками.

Ко времени появления записки Хэнки адмирал Бэкон работал над опытным образцом боевой машины уже месяц, но документ побудил меня заново обдумать предмет – приведу самые существенные места из моего письма премьер-министру от 5 января 1915 года:

Мне представляется несложным и недолгим делом произвести некоторое количество тракторов на паровой тяге с небольшими, неуязвимыми для пуль, армированными отсеками для людей и пулемётов. Использование машин в ночное время позволит уйти от поражения артиллерийским огнём на любой дистанции. Гусеничные трактора легко преодолеют рвы и сомнут своей тяжестью всякие проволочные заграждения. Если мы в тайне приготовим сорок или пятьдесят подобных устройств и, в сумерках, выведем их на исходные позиции, то, безусловно, прорвёмся к линии вражеских окопов, сметём все преграды, вычистим противника из траншей пулемётным огнём и гранатами с крыш тракторов. Британская пехота получит многочисленные “точки опоры” – очищенные участки вражеской обороны – и стремительно выдвинется вперёд, к боевым машинам, в то время как трактора двинутся атаковать вторую линию укреплений. Расходы невелики, неудача эксперимента ничем не угрожает. Приступить к этой работе два месяца назад было бы весьма предусмотрительно, но сегодня это остро необходимо.

Второе, очевидное и широкое поле для экспериментов - пуленепробиваемые щиты. Стоит ли дискутировать о наилучшей конструкции? Надо изготовить много щитов различных типов – носимых, надеваемых, снабжённых колёсами. Сегодняшняя грязь не даёт применять щиты и трактора, но после первых же заморозков мы сможем использовать их в полной мере. Месяц назад, я заказал двадцать щитов на колёсах по весьма искусному проекту служб авиации флота. Вскоре они будут готовы и, при необходимости, использованы в опытных целях.

Третий вид полезных устройств с широким и частым применением – аппараты для производства искусственных дымов. Небольшие орудия, пускающие из стволов столбы густого, чёрного дыма позволят нам ставить и регулировать дымовые завесы, когда и где это будет удобно. Ранее, я обращал ваше внимание на иные возможности, связанные с искусственными дымами, но они сугубо секретны, и я не доверю их бумаге.

Возможно, что германцы именно сейчас работают над такими же устройствами и готовятся атаковать нас совершенно новыми способами. Я вижу в этом большую опасность. Министерству обороны необходим постоянный комитет по новым боевым средствам: военных инженеры и иные эксперты должны разрабатывать планы и анализировать предложения. Повторюсь, но в большинстве случаев длительное экспериментирование неуместно. Дорога ложка к обеду; в сегодняшних обстоятельствах нам неизбежно экспериментировать в процессе производства. Худшее, что может произойти, – потеря относительно малых денежных сумм.

Прошло два или три дня. Асквит лично ознакомил Китченера с моим письмом и настоятельно попросил дать делу ход. Командующий проявил благосклонность и переправил мою записку в отдел генерал-фельдцейхмейстера.

Проект, с надлежащими церемониями, похоронили в архивах Министерства обороны. Так умерла вторая попытка создать танк.

Не знаю, как военное ведомство откликнулось на моё письмо премьер-министру и какие действия были предприняты, но, полагаю, что ничего реального не воспоследовало – скорее всего, армейские специалисты с порога отвергли либо возможность изготовления, либо действенность новых устройств, либо и то, и другое. Великое множество адмиралтейских трудов и государственная деятельность не оставляли мне много времени, но я снова и снова обращался к этому вопросу. Так, например, моя записка от 19 января 1915 года предписывает начальнику управления авиации ВМС провести испытания и проверить: возможно ли разрушать траншеи тяжёлыми паровыми катками. Я ничуть не знаток инженерного дела и мог лишь предлагать или поощрять сулящие успех идеи, отпускать средства, распоряжаться о начале экспериментов или запуске опытного производства. Паровые катки (о них, между прочего, упоминалось и в письме Хэнки от 28 декабря) не выдержали испытаний из-за механических недочётов, но, несомненно, что и этот опыт, в ряду прочих, привлёк внимание и побудил офицеров и специалистов бронеавтомобильных частей к разработке лучших решений.

Три попытки наладить производство и передать в войска боевую машину, названную позднее «танк», провалились из-за технических неудач и казённой обструкции; ситуация грозила остаться тупиковой на неопределённо долгое время. Шли месяцы, от военачальников французского фронта не поступало запросов на новое оружие, сторонние предложения и идеи гражданских лиц отвергались военным ведомством. Началась Дарданелльская операция, и моё время оказалось до минуты занято адмиралтейскими обязанностями. Случилось так, что 17 февраля, герцог Вестминстерский, командир роты бронемашин и большой энтузиаст бронеавтомобильного дела, пригласил меня отобедать в компании своих сослуживцев. Речь, между прочего, зашла и об армированном вездеходном транспорте; один из сотрапезников, майор Хетерингтон из части герцога, знал об экспериментах с броневыми машинами и принялся пропагандировать идею создания сухопутных линкоров – убеждённо, проницательно, дав волю фантазии.

Я ушёл со встречи в твердой решимости немедленно употребить власть, отдать категоричные приказы и любым способом продвинуть вперёд столь дорогое для меня дело. Итак, я приказал Хетерингтону представить мне проект – в то время он  предполагал поставить платформу на неимоверные колёса 40 футов в диаметре – и, двумя днями спустя, отправил планы майора первому морскому лорду с настоянием обязательно продвинуть проект и с надеждой, что адмирал вложит в дело всю свою кипучую энергию и инженерные познания. Помимо этого, на следующий день, 20 февраля, я вызвал мистера Теннисона-д'Эйнкурта {1}, начальника отдела военного кораблестроения; в тот день я был нездоров, и разговор начался около полудня в спальне моей адмиралтейской квартиры. После совещания я приказал создать Комитет сухопутных кораблей Адмиралтейства под началом д'Эйнкурта, подчинённого в этом качестве непосредственно мне. Я настоятельно указал Комитету дать полное решение задачи в кратчайший срок.

Комитет непрерывно и целенаправленно работал со дня основания - 20 февраля 1915 года - до появления танков на поле боя при Сомме в августе 1916 года.

20 марта Теннисон-д'Эйнкурт доложил, что комитет остановился на двух моделях - одна на больших колёсах, другая на гусеничном ходу, обе не в пример меньше, нежели машина, воображённая Хетерингтоном.

Я немедленно затребовал докладную записку с суммами и сроками, получил её, и, 26 марта, на свой собственный страх и риск, приказал изготовить восемнадцать машин – в то время мы называли их «сухопутными кораблями» – шесть на колёсах и двенадцать на гусеницах.

Я взял на себя личную ответственность: машины стоили около 70 000 фунтов казённых денег, не предложил Военному совету Адмиралтейства разделить со мной риск и не стал информировать Министерство обороны. К тому времени, я успел убедиться в неблагосклонности отдела генерал-фельдцейхмейстера и предвидел возражения военного ведомства против вторжения флота в сферу деятельности армии. Равным образом, я не уведомил и Казначейство.

Начатые нами работы исходили из чисто умозрительных суждений, квалифицированные военные и флотские специалисты не видели пользы в сухопутных кораблях, но я решил потратить на них значительную сумму государственных денег. Более того: вопрос находился за пределами деятельности моего министерства и вне моих полномочий. Если бы работа над танками потерпела неудачу, если бы их не приняли на вооружение, если бы они не пошли в бой, я с неизбежностью попадал под парламентское расследование без надежды оправдаться перед обвинением в растрате бюджета на дело, совершенно не относящееся к моим обязанностям и не одобренное ни одним ответственным военным авторитетом. Меня извиняет лишь одно – желание вывести из тупика танковое дело в дни тяжелейшей военной ситуации и я полностью оправдан грандиозным успехом, выпавшим на долю этих машин.

Здесь уместно дать отступление общего характера. Идея вездеходных, пригодных к пересечению траншей и естественных преград бронированных машин с солдатами и пушками на борту отнюдь не нова. Герберт Уэллс, в статье 1903 года описал подобные устройства настолько исчерпывающе, насколько это возможно сделать при помощи одного лишь воображения. Более того, история древнейших войн изобилует описаниями осад и атак укреплений схожими по замыслу орудиями. Основные принципы были ясны издавна, но современные методы обработки металла позволили создать высокоэффективную противопульную броню, двигатели внутреннего сгорания предоставили необходимую мощность, а гусеницы систем Pedrail и Caterpillar были прекрасно известны и широко использовались во всём мире. Итак, все три необходимых компонента для создания танка оказались в нашем распоряжении.

Но оставались трудности иного рода:

(a) кто-то должен решиться и взять на себя ответственность за начало и поддержку работ по воплощению танка в металле;

(b) надо верить, что основные принципы верны и пройти весь путь до материализации идеи по терниям сложнейших технических задач.

Замысел и воплощение суть разные вещи. Нельзя назвать дату изобретения танка. Невозможно назвать имя изобретателя танка. Но можно назвать точные дни: дату приказа о начале его разработки и срок исполнения приказа – день выпуска рабочих чертежей боевой машины.

Полагаю, что бремя технического воплощения проекта вынес на себе Теннисон-д'Эйнкурт. Мы не добились бы успеха без его выдающихся организаторских способностей и обширных инженерных познаний. В Комитете сухопутных кораблей работали сэр Уильям Триттон и майор Уилсон, они оказали бесценную помощь при доработках и в производстве машин. Но я пошёл на трату казённых сумм с верой в личные качества Теннисона-д'Эйнкурта, в его талант, знания, под его уверенное обещание разрешить технические сложности. Он говорил, что можно, а что нельзя сделать, как обойти то или иное инженерное затруднение и я полагался на него. Равным образом - но ранний проект не состоялся - я доверился бы и адмиралу Бэкону. Если Теннисон-д'Эйнкурт считал задачу выполнимой, я шёл на риск, брал на себя ответственность ассигнований и употреблял власть. Никто, кроме него не пользовался у меня подобным кредитом доверия; никто, кроме меня не отдавал ему распоряжений.

Не мы одни были захвачены идеей танка. В январе 1915 года, полковник Свинтон и капитан Туллох передали Министерству обороны свои предложения, но они не располагали достаточными властными полномочиями - единственным средством добиться прогресса; усилия натолкнулись на обструкцию некоторых вышестоящих лиц и оказались тщетными. Свинтону и Туллоху не выпало удачи распорядиться необходимыми ресурсами или убедить имущих над ресурсами власть.

В конце мая 1915 года проект оказался под угрозой. Я ушёл из Адмиралтейства, к четырём прежним руководителям добавилось трое новых и Совет, при поддержке Генри Джексона - нового первого морского лорда – склонялся взять назад принятые ранее финансовые обязательства на 45 000 фунтов, как нежелательные и не имеющие отношения к обязанностям морского ведомства. В то время моя деятельность вызывала крайнюю неприязнь; Совет Адмиралтейства предложил расторгнуть контракты и прекратить за ненадобностью весь проект в целом. Но мистер Теннисон-д'Эйнкурт остался предан делу. Он предупредил меня о готовящемся, а возможно, что и принятом уже решении и я, на правах члена Военного комитета, обратился лично к Бальфуру, новому первому лорду. После обсуждения Бальфур решил продолжить строительство одной экспериментальной машины.

После всех мук выжил один-единственный танк. Испытания прошли в Хэтфилд Парке, в январе 1916 года и именно эта машина, справедливо названная “Танк-Мать” стала родоначальницей и, в основных чертах, прототипом всех тяжёлых танков Великой войны. Её стальное потомство двинулось на врага у Соммы, в августе 1916 года.

В письме премьер-министру от 5 января я написал об использовании дымов и сослался на некоторые секретные материи Это место требует отдельного отступления.

В начале сентября 1914 года, генерал-лейтенант лорд Дандоналд, внук знаменитого адмирала Кохрейна, рассказал Китченеру, что дед оставил записки: различные планы по производству дымовых завес и выкуриванию врага с позиций ядовитыми, но не обязательно смертельно-ядовитыми газами. «Лорд Китченер - вспоминал позднее Дандоналд - немедленно ответил, что считает планы непригодными для армии и, раз их разработал адмирал, мне лучше обратиться в Адмиралтейство» {1}. Дандональд последовал совету и, 28 сентября, встретился со вторым морским лордом, Фредериком Гамильтоном. Сэр Фредерик нашёл предмет интересным и, 29 сентября, дал ответ: «Я обсудил вопрос с принцем Луи Баттенбергом; он полагает, что вам стоит обратиться к Черчиллю, не ссылаясь, впрочем, на нас». Я служил в бригаде Дандоланда в Южной Африке, во время деблокады Ледисмита и немедленно согласился на встречу. Идея сразу же заинтересовала меня, и я попросил у лорда ознакомиться с оригиналами планов легендарного адмирала Кохрейна. Через несколько дней лорд ответил, что соображения национальной безопасности превыше всего, и он откроет мне хранимый всю жизнь секрет. В середине октября он принёс исторические документы. Бумаги Кохрейна увидели свет во второй раз – до этого они предоставлялись правительству Британии единожды, во времена Крымской войны. Старый адмирал предварил свои щепетильные записки словами на внутренней стороне пакета: ”Имперски мыслящему достаточно: любую крепость, в особенности морскую, можно легко захватить под покровом густого тумана, пустив по ветру на бастионы испарения горящей серы”. Не сомневаюсь, что отзывчивый на комплимент адмирала читатель окажется на высоте положения и немедленно поймёт истинную ценность идеи. Я послал за первым морским лордом (в то время принцем Луи Баттенбергом) и начался обстоятельный разговор.

Как приступить к реализации замыслов старого адмирала, не открывая до времени тайну? Я пытался найти способ, но даже практический, изобретательный и, казалось, особо пригодный для решения этой замысловатой задачи ум приглашённого в помощь Артура Уилсона оказался бессилен. Дандоланд развивал идеи деда и, много недель кряду, присылал мне неординарные предложения; я же, отдав твёрдые указания о проведении экспериментов, неустанно хлопотал о сохранении в тайне строк на пакете старого моряка.

Лорд писал мне в октябре:

Прежде всего, успех плана зависит от благоприятного направления ветра… Метеорологическая статистика района от побережья Голландии до Берлина показывает, что ветры с [запада] в значительной мере преобладают над противоположными, то есть ветрами с востока, особенно в ноябре, декабре, январе и феврале… …Устройствам с серой должен быть придан персонал в газозащитных масках… Протяжённый фронт может быть разбит на перемежающиеся участки с окуриванием одних дымом и серой, а других – лишь дымом для ослепления вражеской артиллерии.

Несомненно, что к описываемому времени Дандоналд полностью овладел почерпнутой из записок деда теорией применения газов и дымов на войне. Современная химия дополняла мысли знаменитого адмирала страшными возможностями. Использование вредных или ядовитых газов было строго запрещено международным законодательством, и мы не могли применить их помимо и до факта применения неприятелем. Но, время от времени и среди прочих военных трудов, я возвращался к этой мысли и беспокоился всё больше и больше - умонастроения в Германии и успехи немцев в химии были хорошо известны. Не стоило рассчитывать на помощь высших военных и флотских кругов, моих же собственных сил и энергии не хватало для новых забот, и я нашёл иной способ продвинуть дело. В январе я предложил внуку Кохрейна открыть идеи деда полковнику Хэнки, а 21 марта распорядился организовать под управлением Дандоналда компетентный комитет по вопросам боевых дымов и газов, дав, впрочем, ясно понять, что мы должны следовать законам и обычаям войны.

Я постоянно интересовался деятельностью Дандоланда. Комитету осталась узкая, ограниченная международным законодательством и государственной политикой область деятельности, движение вперёд оказывалось медленным и прерывистым, но всё же, 10 апреля я смог написать Джону Френчу:

Сэру Джону Френчу от Черчилля.

10 апреля 1915. Я распорядился об испытаниях машин для производства дымов, они прошли в моём присутствии и показали обнадёживающий результат. В лёгкий металлический конус небольшого размера, 3 футов высотой и 6 футов в наибольшем диаметре со стороны основания поступает бензол.

Горящее масло растекается по поверхности конуса и даёт плотный дым; дымовыделение можно незамедлительно прекратить, перекрыв подачу топлива.

Я разработал это устройство для нужд флота, но мне кажется важным использовать машину к пользе проводимой вами кампании. При благоприятном направлении ветра, вы сможете за несколько минут, полностью и на значительном участке местности накрыть дымовой завесой вражеских стрелков и артиллерию. Под прикрытием дыма, солдаты смогут приблизиться для штыковой атаки к деревне или линии вражеских траншей. В критический момент, вы сможете скрыть продвижение к решающему участку значительных масс кавалерии.

22 апреля 1915 года германцы нарушили законы войны и начали вторую битву на Ипре атакой ядовитым газом. Недальновидное преступление обрекло их на суровое возмездие – преобладающее направление ветров играло нам на руку и, в конечном счёте, Британия располагала лучшими научными возможностями, хотя прежде и не использовала эти выгоды, уважая международное право.

В истории танка есть глава, ради которой стоит поступиться хронологией повествования и заглянуть в будущее. Случилось так, что в ноябре 1915 года – читатель узнает, при каких обстоятельствах - я ушёл из правительства и отправился во Францию, в действующую армию, с желанием привезти фронтовикам какой-нибудь подарок. Подарком стал план битвы и победы. Я знал, что главнокомандующий, сэр Джон Френч тщательно и дружелюбно изучит мои предложения. Так появилась записка от 2 декабря. Я прибыл в штаб главнокомандующего, составил этот документ, озаглавил его «Варианты наступления», адресовал Комитету имперской обороны и положил перед Френчем, а позже – перед его преемником, Дугласом Хейгом. Начало записки уместно процитировать.

Гусеничные машины.

Эти устройства могут разрушать проволочные заграждения и подавлять огневой рубеж противника. В Англии готовится отряд примерно в семьдесят подобных машин, скоро начнутся испытания. Пока все они не будут готовы, предпринимать ничего нельзя. Машины необходимо подвести к атакуемому участку и скрытно разместить в двух или трёх сотнях ярдов напротив передовых линий. За десять или пятнадцать минут до атаки, боевые аппараты начинают движение вперёд, к наилучшему месту для прорыва, проходя над нашими траншеями или огибая их в заблаговременно подготовленных местах. Гусеницы способны преодолеть любое из обычных препятствий, окоп, бруствер, траншею. Каждая из машин несёт два или три пулемёта Максима и может быть оборудована огнемётами. Ничто, кроме прямого попадания полевого орудия, не способно их остановить.

Достигнув неприятельских проволочных заграждений, машины поворачивают налево или направо, продвигаются – прямо или с небольшими поворотами – вдоль позиций врага, разрушают огнём брустверы, сминают и перерезают колючую проволоку. На этой стадии атаки они подходят вплотную к неприятелю и становятся неуязвимы для артиллерийского огня. В проделанные ими проходы идёт пехота, защищённая от пуль щитами.

4. Боевые гусеничные устройства способны пройти за линию траншей и разрушить ходы сообщения, но нам не стоит с этим спешить. Надо двигаться постепенно, шаг за шагом. После захвата вражеской линии, мы без труда решим, куда лучше двинуть машины. Они могут взобраться на любой склон. В немногих словах, это движущиеся бронебашни с пулемётами, равно как и разрушители проволочных заграждений. Мы, с большим успехом, устанавливали на их переднюю часть морские резаки противоторпедных сетей вместе с направляющими для подачи в резак проволоки. Замечательно видеть проход аппаратов с резаками через проволочные заграждения: они работают подобно механическим жнейкам. Инженерные службы могли бы подготовить демонстрацию за три-четыре дня.

5. В условиях сегодняшней зимы, подобной атаке помогут мороз, темнота и внезапность. Движение бронированных машин можно остановить минными подкопами, фугасами, закопанными в землю снарядами или замаскированными на бруствере полевыми орудиями. Но если трюк удастся однажды, мы придумаем что-нибудь новое для следующего раза. Пока машины не испробованы во Франции, предел их действительной мощи неизвестен. Можно надеяться, что за тёмные часы зимней ночи они помогут нам захватить не одну, но несколько хорошо укреплённых траншейных линий. Огонь движущейся на гусеницах артиллерии не позволит неприятелю установить орудия и вести прицельную стрельбу. В свете дня машины становятся лёгкой добычей {2}, но за ночь успеют сыграть свою роль и изменят положение на поле боя до рассвета, даже если их и не удастся отвести в тыл. Возможна совместная атака боевых аппаратов и пехоты; при этом, машины служат подвижными опорными точками, ведут и направляют атаку.

Приведенная программа использования гусеничных машин не пригодилась до ноября 1917 года: первого сражения при Камбрэ. Ретроспективно и с учётом практики в этом документе много ошибок, но он послужил хорошей основой для работы военных специалистов. Через три месяца после моей записки, в феврале 1916 года, полковник Свинтон – в то время он работал в секретариате Комитета имперской обороны и присутствовал на ранних испытаниях «Танка-Мать» – аккуратно и тщательно сформулировал и изложил план использования танков в сражении большого масштаба. Прошло два года, но верховное командование упрямствовало в использовании танков негодными методами и в плохих условиях. За эти годы мы не ушли ни одной мыслимой ошибки без какой-либо попытки их осознать. Первые двадцать танков, несмотря на мои возражения и куда как более весомые протесты Асквита и Ллойд-Джорджа, были недальновидно продемонстрированы врагу в битве при Сомме. Огромное преимущество нового оружия и эффект внезапности пустили по ветру, в бой пошли экспериментальные машины, в малом количестве, с необученными экипажами. Правильное использование достаточного числа бесценных боевых устройств привело бы к великой и блистательной победе, но первое применение танков обернулось демонстративным показом нового оружия неприятелю за весьма скромную цену: сражение окончилось захватом нескольких разрушенных деревень. Но бог милостив: верховное командование врага принялось повторять наши ошибки. Германцы недооценили демонстрацию танков при Сомме. Они увидели новое и ужасное орудие войны, но, в 1917 году, нам не пришлось столкнуться со значительным числом германских танков.

1917 год увидел многократное и дурное использование британских танков. Мы могли бы атаковать эффективно и внезапно, массами машин по сухой, не изрытой снарядами земле, на незатронутых прежними боями участках фронта, но выпускали на врага по четыре или пять танков второстепенным придатком к пехоте, броневая техника шла в болота и на кратерные поля Пашендейла. Враг не церемонился с небольшими партиями боевых машин, танки беспомощно барахтались в грязи. К концу 1917 года многие высокие чины британской армии склонились считать танк бесполезным новшеством, а маститые профессора кислых щей вновь обратились к обвинениям в дилетантизме. Счастье, что и германцы сочли неудачи, проистекавшие из неправильного применения машины, проявлением её органической бесплодности и в очередной раз упустили возможность поразить нас нашим же оружием.

Два года увещеваний, аргументирования и страстных апелляций офицеров бронетанковых войск прошли впустую. Танк получил свой шанс лишь после опыта Пашендейла и, в конечном счёте, обрёл возможность сражаться по-своему. Ему позволили разрушать проволоку, не предупреждая врага об атаке предварительной бомбардировкой; ему дали возможность вернуть военному делу элемент внезапности.

Слава организатора правильной танковой атаки – Камбрэ, 20 ноября 1917 года - выпала генералу Бингу. Решение приняли с неохотой и в сомнениях: результат оказался решительным - почти бескровная победа за несколько часов. Но войска не были готовы развить успех; последовали неутешительные, а через несколько дней и бедственные события. Лишь с 1918 года совместное применение дымовых завес и танков, сокрытие дымами движений танковых масс утвердилось на поле боя. Если бы война продлилась до 1919 года, каждая машина могла бы выпускать дым, и все танковые операции проходили бы под покровом искусственного тумана. Но после сражения при Камбрэ судьба танка определилась и, с 1918 года, враги и друзья нашли в нём решающее оружие и уникальный движитель британских, французских и американских наступлений.