Марнская годовщина (2)

Должно осознать, что сражение на Марне было величайшим в истории. Мы видим небывалое прежде сцепление стихийных сил, случайностей и личностей. Сражение на Марне определило исход Великой войны и это истина. Воюющие народы брели по дороге скорби, и мы найдём на обочине кровавого пути мрачные памятники иных битв, каждая из которых – тому найдутся весомые аргументы – могла, хотя бы и отчасти, изменить итог Марны. Союзники могли потерпеть поражение, а Германия - окончить Мировую войну победным миром. Если бы французская армия не выдержала в 1917 году, если бы флот Британии не смог разорвать удавку германских субмарин, если бы Соединённые Штаты не вступили в войну, сегодняшние и завтрашние школьники учились бы по иным историческим книгам, с иными картами. Но ни разу после Марны Германия не получила шанса абсолютного военного триумфа. Никогда более её кичливый милитаризм не получил шанса полностью удовлетворить заявленные притязания на поле боя. Культ учёного планирования войн рухнул. Человечество пройдёт сквозь страшные времена, весь мир, все воюющие народы претерпят глубокие изменения. Нации продолжат сражаться, сражаться отчаянно, но иначе и в иной атмосфере. Усилится огневая мощь, вырастет масштаб бойни, но никогда более враги не поднимутся на Марнскую высоту боевого духа и военного мастерства. До конца 1915 года, вся британская империя пойдёт под ружьё, и Англия станет сильнейшей военной силой. К концу 1916 года Германия полностью осознает свою слабость. В 1917 году в войну вступят Соединённые Штаты. Если бы Франция оказалась полностью порабощена, британская империя и Соединённые Штаты смогли бы за долгий срок сокрушить Германию. Но при ином исходе на Марне война могла бы окончиться в шесть недель и кайзер, с его двадцатью царьками и феодальной аристократией остался бы в памяти многих поколений сказкой о непобедимой военной мощи.

Вспомним, что к 3 сентября император Вильгельм и германский генеральный штаб были победоносны на востоке и имели серьёзные основания полагать, что в течение недели сомнут или пленят все армии неприятеля на западе. Но уже 10 сентября, Мольтке, как гласит молва, открыл своему хозяину суровую правду: “Германия проиграла войну”. И, в самом деле, произошли огромные изменения. Событиями водила какая-то грандиозная, непостижимая сила, и вопрос: “Как же такое могло произойти?” будет озадачивать потомков, равно как и изумлённых современников, выживших в потопе.

Но современников не занимали первопричины событий. Их заботили дела и опасности текущего часа или грядущей недели, важен был лишь результат. Германское вторжение во Францию было остановлено. “Лавину огня и стали” не только застопорили, но и отбросили. Устойчивое представление о непобедимости  германцев развеялось. Пробил час идти на войну и весь мир, самые миролюбивые и неподготовленные страны обратились к казармам и арсеналам. Наступил перелом. Человечество заняло умы и руки тяжкими трудами войны, в информированных кругах союзников - равно как и в некоторых германских - не осталось сомнений в исходе. Никогда более нам не придётся считаться с возможностью полного поражения французских армий до прибытия союзных подкреплений – дело, в самом худшем случае, могло обернуться переговорами, торговлей, обменом, уступками и компромиссным миром.

Война побудила к кропотливыми историческими штудиями, в свет вышло огромное количество публикаций – официальных, неофициальных, полуофициальных, насыщенных фактическим материалом. Фактов так много, что под их горами теряются немногие, но действительно важные сведения; число конкурирующих теорий дошло до полудюжины, летописцы спорят о том и о сём, а утомлённое человечество пребывает в покое и твёрдой уверенности, что именно французы побили германцев на Марне.

Официальная французская история начинает своё - весьма осмотрительное – повествование от полуночи 5 сентября. Точка зрения такова: Галлиени сыграл невеликую роль, битва на Марне началась не ранее 6 числа, самоё же событие приводит французских историков в немоту. История войны от вечера 5 сентября и до января 1915 года, не находит места на страницах их трудов. Непримиримые противоречия специалистов, страстные дебаты о фактах и их истинном значении, желание пощадить чувства известных людей понуждают хронистов обходить кульминационное событие и оставить его освещение до той поры, пока время не сгладит острые углы.

Мы можем извлечь из современных нам французских исследований общее мнение: битва растянулась от Парижа до Вердена. Германцы, со своей стороны, полагают, что линия баталии начиналась у Парижа, огибала укрепления Вердена и тянулась вплоть до Вогезских гор. Немцы пишут, что в битве участвовали все семь германских армий; французы – что лишь пять французских и одна британская. Тем самым, мы можем заключить, что в схватке сошлись тринадцать или четырнадцать армий. Чтобы составить одну-единственную армию, надо отобрать всех взрослых мужчин у очень большого города, собравшиеся на фронте войска, ежечасно и непомерно, пожирали продовольствие, материалы, боеприпасы и человеческие жизни. Надо помнить, что французские и британская армия оказались отжаты к местам расположения резервов и запасов, а стремительное продвижение германцев увело их далеко от тыловых организаций и собственных железных дорог. Французы располагали превосходной сетью тыловых коммуникаций, а немцы не успели восстановить разрушенные при быстром наступлении дороги и мосты. Французы свободно использовали внутренние линии, противник растянулся вокруг границ укреплённого Вердена. Таким было исходное положение сторон.

Марнское сражение сильно отличается от любой из битв прошлого времени. Увечий и смертей относительно немного. Мы не видим славных, соразмерных масштабу события, ратных подвигов и столкновений. Измученные войска вступали в разрозненные и отчаянные схватки вдоль протяжённого на 200 миль фронта: внезапно, один из противников ощутил свою слабость, и всё решилось.

Но где искать вещественную причину, что оказало на одну из сторон неодолимое психологическое воздействие? Я попытаюсь показать лишь несколько событий, несколько звеньев из общей цепи, отчасти сокрытой и сегодня.

Популярное мнение о Марнском сражении, как бешеном встречном ударе французов по германцам, скачке леопарда к глотке захватчика, неистовом наскоке окрылённых гневом и патриотическим экстазом бойцов сильно отличается от истины. Потребовалось несколько времени для разворота французских армий, отступавших между Парижем и Верденом. Инертные массы войск могут изменить движение на противоположное лишь за достаточное число часов и даже дней. Гонимые обернулись для атаки, встретили наступающих преследователей, благоразумно остановились, открыли огонь, и германцы осеклись. В сражении на границах стреляла другая сторона. Французы энергично наступали под звуки Марсельезы, пока враг не оборачивался и не скашивал их пулемётами и артиллерией, но дело на Марне приняло противоположный оборот. Теперь наступали германцы и - в первый раз за всю кампанию – пробовали на себе ужасающую мощь пушечного огня. Если бы французы повели себя так же в приграничном сражении, если бы они воспользовались силой современного огнестрельного оружия и, с самого начала войны, пустили бы им кровь из вражеских тел - насколько по-иному выглядел бы мир сегодня!

Битва была выиграна, когда Жоффр и Галлиени окончили разговор – ночью, 4 сентября. Французские армии терпели неудачи, несли тяжёлые потери, отступали изо дня в день, но оставались огромной, прекрасно организованной, не сокрушённой боевой силой. Британцы стремительно отступали и потеряли 15 000 человек, но знали, что сражаются с вдвое превосходящими силами и наносят неприятелю урон, значительно больший собственных потерь. Пришло пополнение, подоспело подкрепление, и, ко времени поворота, союзные армии усилились как никогда прежде. Германцы выставили 78 дивизий против 55 британско-французских, но и такого перевеса недоставало для замышленной, грандиозной цели. План Шлиффена, “рецепт победы”, требовал девяноста семи дивизий против одной лишь Франции и предписывал использовать семьдесят одну из них в великом наступлении через Бельгию. К началу войны, Мольтке имел на 19 дивизий меньше, если считать по всему западному фронту и на 16 дивизий меньше, если считать по главному участку: бельгийской полосе прорыва. Со временем, он изъял и передал на восточный фронт 1 армейский корпус (4 дивизии). Мольтке не догадался сорвать или замедлить переброску британских экспедиционных войск через Канал. В германской военно-морской истории написано: “Начальник генерального штаба ответил, что флот должен воздерживаться от действий, могущих как-то повлиять на операцию во Франции. Будет даже лучше, если мы, помимо французов и бельгийцев, застанем на Западе 160 000 английских войск”.

В итоге, соотношение сил обернулось в пользу союзников ещё до решения Жоффра.

Что бы ни говорила официальная французская история, сражение начала армия Манури, на реке Урк, 5 сентября. Поспешим же туда.

Армия Клюка двигалась на юг и обходила Париж со стороны Эйфелевой башни. Один из пяти корпусов обеспечивал защиту немецкого фланга. Всё шло как по маслу! Вдруг, около часу дня, фланговый корпус вошёл в лёгкое соприкосновение с французскими войсками: враг шёл от Парижа. Чтобы понять силу противника, германцы атаковали. В единый миг стычка переросла в яростное сражение. Французы появлялись во всё большей силе, смяли фланговое охранение и отбросили тяжело потрёпанных германцев на семь миль. Атаки от Парижа продолжились, на поле боя возникали всё новые и новые французские части. Наступил вечер. Ошеломлённые немцы понадеялись вернуть удачу утром и не уведомили Клюка. Германский авиатор видел бой с высоты полёта и доложил в штаб армии о странном положении линии фронта. Ещё до полуночи Клюк узнал, что фланговое прикрытие поражено неприятелем. Тогда и только тогда он вспомнил о приказах Мольтке и о предписанной ему роли в главном деле - оттеснении французов в Швейцарию. Армии Клюка и Бюлова должны были прикрыть фланг от атак из Парижа. Клюку надлежало защищать линию германских армий, но на деле его собственный фланг повис в воздухе - и через четыре часа рассвет! Клюк, без дальнейших рассуждений, изымает два корпуса из центра, приказывает им вернуться за Марну и встать севернее расстроенных фланговых частей. Шестого сентября Манури возобновил атаки и Клюк бросил в поход – 60 миль за 48 часов – остатки своей армии, два корпуса левого крыла, в решимости, что бы ни случилось, не оставлять открытым северный фланг и не дать неприятелю перерезать коммуникации. Итак, Клюк спешил на юг, он гнался за остатками отступавших англичан, но полностью изменил направление и повернул всю армию на запад, фронтом к Парижу, для отражения атак Манури. Клюк должен был изменить позицию, подготовиться, ударить по Манури превосходящими силами и загнать его за линию парижских укреплений. Манёвр потребовал времени и завершился лишь утром 9 сентября. А битва, тем временем, продолжалась.

Слева от Клюка наступал Бюлов. Он, как и правый сосед, вспомнил приказ о защите парижского фланга. Более того: Клюк передвинул свои корпуса, и левое крыло Бюлова оказалось в пустоте. Бюлов повернул армию вокруг центра, отодвинул правое крыло назад, левое – вперёд; он разворачивал армию фронтом к Парижу 6, 7, 8 и 9 сентября и армия встала почти под прямым углом относительно предыдущего положения. Манёвры Клюка и Бюлова, как это явствует из диаграммы на стр. 162, открыли их левые фланги атакам союзников с юга, в то время, как утром 5 сентября, британская и Пятая французская армии (Франше д'Эспере) повернулись и перешли в наступление. Но Клюк и Бюлов не только подставили левые фланги под мощный удар союзников, движение развело их армии, и между ними образовался зияющий разрыв. 30-ти мильная брешь, не прикрытая ничем, кроме кавалерии! Правда, что в разрыве действует немалая кавалерийская сила - два конных корпуса: Клюк выделил корпус Марвица, Бюлов – корпус Рихтгофена, но это лишь кавалерия, к тому же без единого начальника - тонкая кожица на отверстой ране! Можно вообразить чувства германского командования в Люксембурге: на их штабных картах, час за часом возникал неотвратимый кошмар. “Нам нужны два корпуса, всего лишь два резервных корпуса, в тылу и в движении к линии фронта. Вот их дело, вот их час!” - “Но у нас были корпуса, мы же предполагали осаду Намюра?” - “А! Они отправлены на Вислу. Так уж вышло. И где они сейчас?” - “Выгружаются из 80 составов за 700 миль отсюда”. Кайзер мог с полным правом воскликнуть: ”Мольтке, о Мольтке! Верни мои легионы!”

Когда между линиями современных армий обнаруживается разрыв, и нет резервов его закрыть, огромные организмы воинских соединений не могут немного придвинуться боком, друг к другу, как это сделали бы роты или батальоны. Армии могут закрыть брешь движением вперёд или отходом назад, но никак иначе. Что выбрали германцы? Для ответа перенесёмся на край длинной линии сражения.

За углом этой линии, в крайней левой точке германского вторжения, кронпринц Рупрехт ведёт кровопролитный бой, но не в силах прорвать фронт между Тулем и Эпиналем. Тяжёлые орудия французских крепостей, обустроенная оборона, упорные армии Дюбайля и Кастельно остановили Виттельсбаха и его баварцев. Рупрехт вызвал тяжёлые пушки из-под Меца, но ожидание обещает быть долгим - орудиями успели распорядиться для каких-то иных нужд. 8 сентября Рупрехт рапортует, что прорваться через Шармские Ворота не может и фактически бездействует. Северо-восточнее Вердена германский кронпринц Вильгельм встретился с армией Саррайля. И здесь орудия французской крепости сказали своё слово. Колонны кронпринца удержаны на почтительном расстоянии от Вердена, потрёпанные и малоподвижные. Далее наступают армии герцога Вюртембергского и генерала фон Хаузена: первому противостоит армия де Лангля де Кари; второму, в болотах Сен-Гонда, армия генерала Фоша.

Итак, обстановка в центре беспорядочна, невнятна, одним словом – неустойчива. На левом фланге армии Бюлова (там действовала и половина армии Хаузена) германцы пытаются смять линии Фоша отчаянной, массовой штыковой атакой на рассвете. Немцы заявляют об успехе. Аванпосты и передовые части одного из корпусов Фоша серьёзно оттеснены, но основные силы французской полевой артиллерии целы и продолжают подавлять неприятеля огнём. Кто не помнит дробных фраз Фоша: “Мой центр отходит; мои фланги обойдены; я атакую!”

Три германские армии попытались атаковать французов в лоб и не преуспели. Французы, хоть это было и непростым решением, мудро и сознательно отказались от наступления, довольствуясь умерщвлением атакующего врага. В итоге, к 8 сентября, армии кронпринца Вильгельма, герцога Вюртембергского и генерала фон Хаузена встали перед линиями Саррайля, де Лангля и Фоша в полной беспомощности. Центры французского и германского фронтов соприкоснулись и пришли в полное равновесие. Мы видим рождение позиционной, окопной войны в муках марнского сражения.

Но что же происходит в бреши? Мы не должны упускать из виду брешь! Она остаётся открытой: пустые тридцать миль между двумя правыми германскими армиями. И в эту пустоту неуклонно вступают британцы вместе с частями Пятой французской армии (Франше д'Эспере). Впереди пять английских конных бригад и французская кавалерийская дивизия, за ними - пять британских дивизий. Они идут. Германские аэропланы наблюдают, как пять тёмных гусениц растянулись на 15 миль и пожирают белые полосы дорог. В штаб идут рапорты: “Мощное британское наступление”. Кто стоит на пути англичан? 6 егерских батальонов, кавалерийский корпус – прочая конница отозвана Бюловым, и – далеко позади – потрёпанная пехотная дивизия. Такими силами не только не остановить, но даже и не замедлить продвижение кадровой армии в 120 000 штыков. Впереди три реки и четыре лесистых холма, но никакие преграды не способны остановить вклинения в брешь. С каждым часом, с каждой милей продвижения британцев, оперативная ситуация всё более смущает Бюлова и Клюка. Кажется, что ничего особенного не происходит. Германская кавалерия и егеря отходят перед английскими драгунами, за конницей движуться пушки и штыки британской пехоты. Потери англичан невелики: 2 000 бойцов за четыре дня. Но достигнут не тактический, а оперативный результат.

Вход британской армии в разрыв не был замышлен гениальным военачальником. Предшествующая Марне последовательность многих и разнообразных событий привела англичан на исходную позицию, и именно эта позиция оказалась местом наименьшего сопротивления врага по всей линии фронта. Британцы двинулись вперёд и проникли к жизненному нерву германского правого крыла. Высшая сила, слепая судьба определила англичанам совершить не только смелый, но и решающий маневр. И они наступали, недоумевая, что случилось с чудовищем, гнавшим и травившим их от Монса. Пятая французская армия обошла правый фланг Бюлова, британцы прочно отрезали его от Клюка, соседа справа. Клюк же, утвердившись на выгодной для борьбы с армией Манури позиции, нашёл свой левый фланг и тыл левого крыла безнадежно уязвимыми и беспомощными.

Ход событий незамедлительно отражался на немецких картах, штабы обременились сотнями забот о снабжении, сбережении и даже о спасении как минимум трети совокупных войск Клюка и Бюлова. Тревожные сообщения шли потоком, и высокое военное руководство охватил страх.

Воспользуемся привилегией читателя и перенесёмся в Люксембург, в ставку германского императора. Утро 8 сентября. Высокие чины обеспокоены перерывом в потоке привычных, ежечасных победных донесений. Напротив, Рупрехт сообщает о вынужденном бездействии. Затем приносят перехваченный приказ Жоффра от 5 числа. Французы атакуют всеми силами! Кронпринц пишет, что увяз; его рапорт гласит: “Мы позорно застряли. Нас косит огонь артиллерии. Пехота не может поднять голов. Нет возможности наступать. Каковы дальнейшие распоряжения?” Хаузен и герцог Вюртембергский докладывают обстановку в тех же словах, добавив лишь эпизод штыковой атаки. Что до Клюка и Бюлова: достаточно бросить взгляд на карту. Нет смысла читать рапорты; оперативная агония их армий явствует из донесений лётчиков и соседей. В просторных залах, в отдалении от канонады и безнадёжного, непристойного, кромешного беспорядка на фронте, в атмосфере приказов, выправки, щёлканья каблуками, итожатся и записываются кровопускания из массивной туши германских армий - так обвал рынка рутинно заносится в биржевые книги Уолл-стрита. Курс акций падает ежеминутно. Власти смиряются с обстоятельствами. Бум 3 сентября сменяется обвалом 8-го. В начальственных чертогах, кровавая трагедия надевает личину трагедии биржевой.

Полковник Бауэр, лощёный офицер генштаба среднего ранга, оставил нам красочное описание происходящего в Ставке.

Паническое отчаяние овладело армией или, сказать точнее, большей частью её командиров. Заметно, что в наибольшей степени паникует верховное командование. Мольтке полностью раздавлен. Он сидит, обратясь мертвенно-белым лицом к карте – безучастный, сломленный человек. Генерал фон Штейн (заместитель Мольтке) резонно говорит: “Мы не должны терять голову”, но не предпринимает никаких действий. Да и сам он нетвёрд и даёт выход настроению в словах: “Будущее неопределённо”. Таппен (начальник оперативного отдела, мы  упоминали его имя) как всегда невозмутим, не видит за собой вины и не считает ситуацию непоправимой: сила духа не покинула его. Но и Таппен бездействует. “Мы молодёжь, нас не станут слушать”.

Так пишет Бауэр!

Мольтке оказывается козлом отпущения. Кто он такой, этот Мольтке? Тень великого имени, племянник старого фельдмаршала, его адъютант. Человек средних достоинств, придворный, из дворцовой челяди, любезный императору в счастливые мирные времена. Такой человек не доставит суверену хлопот, он умеет подавлять своё “я” – приятная, бесхлопотная, представительная посредственность. Злосчастие швырнуло его в водоворот кровавых, неумолимых дел, пред коими побледнели бы и величайшие вершители Истории!

Конечно, он мог и должен был действовать. Простой призыв к войскам, доведённый до каждой части: ”Если наступление невозможно – держитесь, зарывайтесь в землю, не отдавайте ни пяди завоёванного, ни шагу назад” – мог бы поправить положение. В те дни лишь британская армия получила урок бурской войны и знала об оборонительной мощи современного оружия. Французы поняли это недавно, уже на Марне, и радовались восторгом неофита. Но ни один немецкий военачальник ещё не осознал, что, на деле, 30-ти мильная брешь в 200-мильном фронте – капкан для вошедшего в прорыв неприятеля. Клин вражеских сил в бреши немедленно оборачивается не выгодой, но опасной для наступающих выпуклостью: участком, уязвимым для перекрёстного огня и фланговых контратак, наихудшим местом для наступательных операций.

Офицеры германского генштаба входили в закрытую корпорацию, их связывали узы товарищества, они занимали особое место в армии и среди командиров – место, схожее с положением иезуитов семнадцатого и восемнадцатого столетий в массе священников и среди кардиналов Римской церкви. У них был свой язык, собственные кастовые требования, они располагали организацией и знаниями для надлежащего распоряжения людьми и вещами. В полдень 8 сентября, Мольтке поведал о своих намерениях или настроениях сочлену по ордену генштабистов: полковнику Хенчу, начальнику разведывательного отдела. Оба, Мольтке и Хенч, сегодня мертвы. Ни один не оставил записи разговора. Мы знаем лишь о последствиях. Полковник сел в длинный серый автомобиль и начал путь вдоль линии фронта, с остановками в штабах армий. К ночи, он остановился у Бюлова и встретился там с родным братом, штабным офицером. Братья долго спорили и сошлись на отходе Бюлова вместе с другими армиями правого крыла и центра к реке Эне в том случае, если идущие в разрыв между Бюловым и Клюком британцы перейдут Марну значительными силами. Хенч уделил несколько минут начальствующему Бюлову, разговор был неофициальным и, как мы знаем, – грустным. Посланец Мольтке заночевал в штабе армии и, в 7 часов утра, продолжил разговор с братом-генштабистом; сон шефа не тревожили до 9 часов.

Поступили вчерашние рапорты. Головные части британских колонн перешли Марну, согласованное накануне условие отступления было выполнено и проснувшийся Бюлов, наставленный своим же штабным офицером, отдал приказ об отступлении Второй армии “по собственной инициативе”.

Хенч распорядился Второй армией и продолжил путь. По дороге в штаб Клюка возникли затруднения. Пришлось пересечь пресловутую брешь, и серый автомобиль оказался в потоке отступавших германцев, пришедших в ”панику” – Хенч дал такое определение – при виде британского аэроплана. Хенч прибыл к Клюку ещё до полудня и снова ограничился беседой с офицером штаба, вообще не встретившись с Клюком. Он сообщил Кулю, начальнику штаба Клюка, что, по причине доподлинно известного прорыва британцев, армия Бюлова готовится отступить. Но Куль - так утверждает Хенч – успел отдать приказ об отступлении за два часа до его приезда. Куль здравствует и сегодня, он написал объёмистую книгу, подтверждая, что подобный приказ был передан по телефону одним из его подчинённых (ныне умершим), но что означенный подчинённый неправильно истолковал его истинные намерения. Куль настаивает, что именно Хенч дал недвусмысленное распоряжение отходить к Эне, и что именно Хенч несёт полную ответственность за приказ об отступлении.

В 1917 году Людендорф назначил расследование истории с Хенчем: полковника оправдали. Следствие выяснило, что Хенч получил от Мольтке краткую инструкцию: выехать на места, понять необходимость отступления, и при неизбежности последнего, – организовать согласованный отход пяти германских армий. Верховное командование наделило Хенча самыми широкими, но лишь изустными полномочиями. Антагонист уже в могиле, но Куль продолжает поединок и настаивает на ясно выраженном приказе покойного Хенча. Стоит, однако, отметить, что Куль так и не затребовал роковой приказ в письменном виде и доложил Клюку о поступившем распоряжении лишь через несколько часов.

Как бы то ни было, Хенч, блуждающий переносчик инфекции отступления, проехал по всей линии фронта, туда и обратно. Он ехал вперёд, собирая дурные вести, и возвращался, отдавая фатальные приказы. Мольтке дал ему власть и Хенч действовал: Первая, Вторая, Третья, Четвёртая и Пятая германские армии, одна за другой, отошли на линию Эны или примерно на линию Эны. Он не нашёл покорности лишь в одной из армий. Германский кронпринц, жестоко оконфуженный неудачей наступления, лично принял посланца Ставки. Вильгельм не желал отступать без письменного приказа. До сих пор, все распоряжения Хенча шли путём устных и доверительных переговоров одного генштабиста с другим. Теперь же, впервые, пред ним был не собрат из Ордена Генштабистов, но полевой командир. Хенч обещал, что ”официальный приказ будет выслан из Люксембурга”. Приказ телеграфировали на следующий день.

Сражение окончилось. Германцы отступили. К началу отхода врага, Марну перешла лишь одна из союзных армий - британская. На деле, по всему фронту марнской баталии, от Парижа до Вердена, французские части ничуть не продвинулись вперёд, а некоторые - левое крыло Фоша и правое крыло Франше д'Эспере – бесспорно отошли под напором противника. Одни британцы постоянно шли вперёд, на север, более 40 миль за 4 дня наступления, с 5 по 8 сентября. Предупреждая помыслы читателя о джингоизме, поспешу повторить, что, во-первых, ко времени поворота британская армия оказалась дальше всех от врага и имела больше времени для подготовки наступления и, во-вторых, что перед англичанами стояла лишь кавалерийская завеса - прикрытие роковой бреши. Но факт налицо: британцы нашли путь к слабому месту врага.

Так, благодаря стечению непредвиденных и неуправляемых обстоятельств, исход войны решился чуть ли не с самого начала боевых действий. Последовавшие четыре года увидели лишь бессмысленную бойню. Говорят, что после Марны Мольтке сказал кайзеру: “Ваше величество, война проиграна”. Правда это или нет, но вот что нам доподлинно известно - 9 сентября, имея в виду более политику, нежели военные обстоятельства, Мольтке написал жене: “Дела нехороши. Сражение восточнее Парижа обернулось не в нашу пользу и теперь придётся платить за перебитые горшки”.