Мольер.
А сову эту мы разъясним.
Михаил Булгаков.
Я пока ещё остаюсь живым свидетелем того, как в середине 70-х, даже и ближе к концу 70-х в народ московский отчаянным образом ворвался роман М.Булгакова «Мастер и Маргарита». Роман этот с самого начала произвёл некоторое особое впечатление - и впечатление это, привкус этот, остались при «Мастере и Маргарите» до сих пор, лишь усугубившись. Все немедленно поняли - кто на интуитивном уровне, не умея высказать, а кто и умея - поняли тогда, и понимают теперь то, что этот роман не только беллетристика, но ещё и вероизложение, вероучительная книга, «символическая книга». Вероучительная, то есть предлагающая читателю положения некоторой веры, так что уже тогда, в 70-х, мы начали спорить, пытаясь решить вопрос: к какой именно из христианских ересей относиться «Мастер и Маргарита». К какой рубрике обширного классификатора христианских ересей относится роман Булгакова, потому что с учётом богатого опыта человечества, выдумать принципиально новое еретическое учение вряд ли возможно.
Тогда мы весьма продвинулись в работе, решив, по моему мнению, эту задачу - даже и не располагая сегодняшними возможностями; впрочем, и Библия, и труды отцов Церкви, и труды по истории христианства, и многая прочая литература были (при некотором желании, прилежании и финансовых расходах) доступны нам и тогда. Теперь я решил вернуться к этой работе, немного обновить её и выложить в сеть - на обозрение и для памяти - в силу недавнего разговора со свойственницей, преподавательницей литературы. Она, человек, получивший строгое православное воспитание, призналась в душевных неловкостях при преподавании «Мастер и Маргарита», ибо считает эту книгу «сатанинской».
Чтобы расчистить дальнейшие рассуждения и от этого, и от иных заведомо неверных классификаций, сразу же отброшу бродячие мнения о «Мастере и Маргарите», как о книге «атеистической» или «сатанинской». Первое смехотворно, по меньшей мере потому, что роман свидетельствует о некоторых явно сверхъестественных явлениях; второе - неверно, потому что ключевым признаком сатанизма является всесилие, доминирование, либо одно лишь существование дьявола при полном отсутствии Бога - чего в «Мастере и Маргарите», естественно, нет. Вопрос лишь в том, насколько «ортодоксальной» она является - «ортодоксальной» в смысле христианских направлений, охватывающих абсолютное большинство верующих во Христа: православие, римский католицизм, англиканство в его епископальном и пресвитерианском проявлениях, лютеранство, кальвинизм. Впрочем, я уже предварил вывод, сказав о ереси - действительно, «МиМ» еретична по отношению ко всем указанным направлениям (конфессиям, или деноминациям) и относится к достаточно редкому - и весьма занятному - вероучению.
Прежде, чем перейти к дальнейшей аргументации, отмечу следующее: я преследую одну лишь цель классификации той ереси, к какой относится роман Булгакова, не предполагая полемики о сравнительных достоинствах того или иного вероучения, так как считаю этот вопрос той частью личного пространства человека, куда не позволено вторгаться никому.
Часть I. Логика.
1. Две книги с тремя судьбами.
Итак, речь идёт о книге. О книге русского автора Михаила Афанасьевича Булгакова «Мастер и Маргарита». Книга эта выстроена вокруг ядра – романа о Пилате – второго русского автора, писавшего под псевдонимом «Мастер». Это и есть вторая книга. Обе они, и «Роман о Пилате», и «Мастер и Маргарита» прошли некоторый круг своих, книжных судеб – они, словно бы, назойливо стучались к читателям, вопреки и обстоятельствам времён, и глухоте аудитории. Стоит – точнее, необходимо – прежде всего, разобраться в самом поводе этого очерка, то есть в документации – в двух книгах.
Принимая, как наблюдаемый факт, впечатление, отмеченное выше – явилось вероучительное произведение – уложим названную совокупность двух книг в следующую классификацию и хронологию.
«Роман о Пилате» - книга некоторого откровения, то есть открытия людям истины свыше посредством (в данном случае) записанного слова. Явилась эта книга через Мастера; действия никакого не возымела; люди, судя по всему, остались глухи к ней – кроме влюблённой в автора Маргариты; автора загнали за Можай, потом – в сумасшедший дом. Тем закончился первый круг судьбы этой книги.
Затем в Москву пришли некоторые сверхъестественные события, подтвердившие то, что было написано в «Романе о Пилате». Но население московское осталось глухо и к этому; не всё - книга нашла адепта в лице Ивана Николаевича Понырёва, Ивана Бездомного; явленные же чудеса нашли восприимчивого адресата в лице человека, с душой простой и, судя по всему, не очень чистой: Николае Ивановиче.
Иван Николаевич Понырёв последовательно прошёл путь от «ученика Берлиоза» до «ученика Мастера»; он стал всему свидетелем, и поверил собственным глазам. Он узнал, и увидел всё - и некоторые ночи в году разум его, не довольствуясь объяснениями о «преступных гипнотизёрах», выходит на порог, за которым начинается вера. Только порог этот кажется окружающим (возможно, что и ему самому) - порогом безумия. Отметим этот образ: учёный, обратившись к вере, становится для мира безумцем. Здесь одна из важнейших параллелей в романе - мы обратимся к ней позже. Он увидел свет на своём жизненном пути, он прозрел - и иногда, в ночи полнолуния, открывает глаза.
Вместе с ним, в те же ночи, на улицу выходит и второй человек: Николай Иванович. Он, разумеется, далёк от всякой учёности и ученичества - но блаженны нищие духом; он знает, что Там его возлюбленная ведьма, и он тянется к ней, не мудрствуя, но просто поверив в то, что увидел, и вера его живёт любовью. Тот спасён, кто, погрузившись однажды глазами в глаза женщины своей судьбы, останется в этом миге навечно - да, это обжигает душу, как ничто иное, но это очистительный огонь. А прочая Москва спокойно спит, веруя лишь в преступных гипнотизёров - скорее, забыв уже о них.
Возможное недоумение от того, что я называю здесь «верой» веру в вообще сверхъестественное - в том числе и в тёмные силы - я разъясню ниже. Кажется, это часть мировоззрения, выказанного Булгаковым в романе - его теодицея.
Если принять взгляд, что главный герой произведения отличается от прочих персонажей тем, что судьба его может, естественным для сюжета образом, продолжаться за рамками произведения; если образ его не исчерпан на написанных автором страницах; если он может жить вперёд - Иван Николаевич и Николай Иванович и есть главные герои этих, если так можно выразится , Житий[1]. Аннушка не разлила им под ноги подсолнечное масло, на нём ускользнули в дальнейшее небытие все прочие не потусторонние персонажи романа.
--------------
[1] Но можно выразиться лишь с огромной натяжкой, потому что житийная литература имеет свой и предмет (путь святого), и канон.
-------------
Тем самым, роман Булгакова, воспринимаемый как символическая книга, объединил в себе две книги: (1) откровение и, (2) «жития» Ивана Николаевича и Николая Ивановича. Он конгломерат, соединение вероучительного ядра и дальнейшего описания пути тех, кто сумели и осмелились вкусить от этого ядра, и, перефразируя иное «Откровение», в устах их «Роман о Пилате» стал сладок, как мед.
На том заканчивается второй круг судьбы объединённых уже «откровения» и «житий» от Михаила Булгакова; роман «Мастер и Маргарита» ушёл под спуд и явился к началу третьего круга своей жизни в конце 60-х – начале 70-х с описанным уже эффектом. Третий круг этот длится и по сей день; на этот раз книга (книги) нашли свою аудиторию, и живут в поколениях читателей – пользуясь интересом, вызывая споры.
Занятно, что дуальная природа «МиМ», как откровения погруженного в жития, немедленно стала отмечена и отмечается до сих пор – все видят, что «Роман о Пилета» - «вставной»; все, вместе с тем, видят, что он неотъемлем от конструкции романа Булгакова. Именно так. Возможен тот взгляд, что, с точки зрения беллетристики, роман Булгакова произведение незавершённое, не отделанное автором до конца; но в сказанном смысле книга выстроена безупречно, стройно и прочно. Конструкция её имеет вид лестницы в два марша - и стройная, прочная эта конструкция погружена в густой московский быт наподобие библейских сюжетов Великого Брейгеля, да и многих прочих, по старой и славной изобразительной традиции.
2. Авторство.
Автором «Мастера и Маргариты» является, без сомнений, Михаил Афанасьевич Булгаков. Но кто написал «Роман о Пилате» - точнее, кем инспирирован «Роман о Пилате» - вопрос презанимательнейший, и, полагаю, один из ключевых в этом исследовании.
Непререкаемо скажем, что роман «Мастер и Маргарита» исполнен в христианской традиции. Как в христианстве создавалась Книга Откровения? Авторами: евангелистами-очевидцами и евангелистами, почерпнувшими сведения у апостолов «первого призыва»; апостолами, знавшими и не знавшими Иисуса лично; сам же Иисус не оставил записей, кроме каких-то неизвестных знаков, начертанных им на земле в одном из евангельских эпизодов. Богословие говорит нам, что апостолы, оставившие священные книги, составляли их «боговдохновенно», то есть были вполне инспирированы, вдохновлены Господом, говорившим через них. Бог именно открывался людям через их писания – как прежде через слова, данные ученикам и народу – отсюда и «Откровение». Итак, кто говорит через Мастера? Истинный автор книг Нового Завета – Бог; а Марк, Матфей, Лука, Иоаннн, Павел, Пётр, Иаков, Иуда Фаддей – орудия господни, привнесшие в Откровение свой слог, глоссарий, жизненный опыт, систему образов – но остававшиеся всецело под обаянием шедшего свыше вдохновения. Кто же вдохновил Мастера бросить всё и кинуться в неуместный, не ко времени, с предсказуемо опасными последствиями «Роман о Пилате», в пламенном апостолическом духе тех, кто писали при Нероне?
«Роман о Пилате» известен нам из трёх разных источников: рассказ Воланда; затем сон Ивана Бездомного в клинике; затем - чтение Маргаритой восстановленных тетрадей Мастера. С учётом строгого единства фабулы и стиля, можно предположить, что во всех трёх случаях это один текст. Об авторе можно сказать следующее: (1) он присутствует при всех эпизодах; (2) он проникает в умонастроения, чувства, то есть в сокрытое от внешнего наблюдателя внутреннее состояние и мысли Пилата, Матвея, Иуды – но не в состояние Иешуа. Последний даётся лишь в словах и внешних проявлениях поведения. (3) Мы знаем (поверим ему в этом) что рядом, незримо, был и Воланд. (4) Мы можем предположить, что Афраний (подобно незабвенному майору Пронину) имел глаза и уши во всех без исключения важных точках и даже сортирах Иудеи, Самарии и Галилеи.
Поскольку роман был продиктован Мастеру вдохновением свыше, нам стоит предположить, что инспиратор этого «евангелия» получил посмертное бытие. При всём восхищении талантами Афрания, о его посмертном бытии сведений нет – так что вычёркиваем мастера тайных дел из списка свидетелей. Ни Пилат, ни Матвей не были очевидцами всех описанных сцен. Остаются Воланд и Иешуа – но первый не знал о самом существовании «Романа о Пилате» до знакомства с Мастером. Более того, он удивился, как появление такого романа вообще стало возможным.[2] Возможно, Матвей и Пилат, попавшие в надмирные сферы обрели атрибут всеведения? Об этом в романе не означено. Остаётся Иешуа – тем более, что он единственный, в чей внутренний мир не проникает повествование Мастера. А это примета рассказчика. Затем, Иешуа заступается с небес именно за Мастера. Кажется, он понимает, и искупает вину за то, что вверг автора в беды, инспирировав его на написание «Романа о Пилате». Он заступается за своего евангелиста. Итак, Иешуа, судя по всему, устами автора, ведёт свою историю. Мы имеем дело с рассказом Иешуа Га-Ноцри.
-------------
[2] Забавно, что здесь предел его всеведения – кажется, Воланд заканчивается там, где начинается Иешуа, подобно тому, как полиция кончается там, где начинается Беня. Отсюда следуют всякие выводы, но они уведут нас далеко в сторону.
-------------
3. Главный перекрёсток: природа Иешуа.
Тем проще, потому что именно здесь и встаёт ключевой вопрос при классификации ереси Михаила Афанасьевича Булгакова: кто вы, Иешуа? Просто человек; либо Богочеловек; либо «... что по природе своей он был, несомненно, человек; смертный человек, пока жил на Земле, а теперь бессмертный... награждённый, милостью Господа, божественностью или божественными качествами... в такой степени, как никто другой». Поставленное в кавычки, естественно, цитата, но я пока не назову источника.
Вопрос о природе Иешуа Га-Ноцри не просто важный – он ключевой. При ответе на этот вопрос не годятся ни мнение, ни впечатление – ответ необходимо доказать. Потому что:
1. Если Иешуа Га-Ноцри – Богочеловек, сиречь Иисус, выведенный под таким именем, книга Булгакова вольнодумна, но не еретична. Она (если не подходить к автору с совсем уж щепетильной строгостью) не противоречит Преданию в смысле основных догматов. Дело в том, что за изъятием «Романа о Пилата», «Мастер и Маргарита» создана вполне в русле Предания; об этом я подробно скажу ниже.
2. Если Иешуа Га-Ноцри – всего лишь человек, наделённый свыше некоторыми божественными свойствами, автор открылся в ереси, определяемой как «антитринитаризм», то есть «антитроичность», отрицание Троицы. Ересь эта стоит на окраине христианства (хотя некогда и на время получила огромную силу); думаю, я знаю точный её адрес среди всех антитринитарных учений (их немало); догадываюсь и о генезисе, о происхождении её в соображении Булгакова – то есть умею ответить на вопрос, поставленный в начале этого эссея: по возможности точная классификация ереси Михаила Афанасьевича.
3. Если Иешуа Га-Ноцри – всего лишь человек, безо всяких сверхъестественных дарований – ересь Булгакова стоит уже не на окраине христианства, а около той пограничной черты, за которой кончается само христианство.
Таким образом, прежде всего и важнее всего – точнее сказать, необходимо – пройти этот перекрёсток и доказать по всей возможной строгости, к какому из трёх перечисленных пунктов относится природа Иешуа Га-Ноцри.
4. Не просто человек.
Если с богочеловечностью Иешуа Га-Ноцри придётся повозиться, я совершенно отрицаю тот взгляд, что Иешуа был просто человеком. Да, мы видим «сына сирийца», «бродягу», доброго бродячего философа-юродивого; но разве мы видим только это? Зная Библию, мы немедленно различаем в Иешуа именно те качества, какими в пору раннего христианства – и, естественно, ещё до возникновения христианства – отличали людей, отмеченных Богом: качества эти выявляли в глазах людей пророков; затем – апостолов; ещё мы видим там чудо, явленное в оболочке обыденности.
Это (1) способность к исцелению; (2) полиглоссия; (3) безграничное обаяние личности.
Способность к исцелению была, пожалуй, первым, что требовали люди библейских времён от того, кто представлялся им носителем слова божия. «Яви нам чудо, тогда будем слушать» - и важнейшим, достовернейшим чудом становилось явленное публике исцеление. Исцелял сам Иисус; исцеляли Павел, Пётр иные апостолы Иерусалимской общины. «И призвав двенадцать учеников Своих, Он дал им власть над нечистыми духами, чтобы изгонять их и врачевать всякую болезнь и всякую немощь»[3]. Что до полиглоссии, до удивительной способности юродивого мудреца из медвежьей глуши к мультилингвизму – тот же дар, от Бога: посмотрим перечисление у Павла этих, небесных дарований: «…каждому дается проявление Духа на пользу. Одному дается Духом слово мудрости, другому слово знания, тем же Духом; иному вера, тем же Духом; иному дары исцелений, тем же Духом; иному чудотворения, иному пророчество, иному различение духов, иному разные языки, иному истолкование языков»[4]. Что-ж, мы видим в Иешуа и слово мудрости, и дар исцеления, и разные языки. Вспомним, к слову сказать, день Сошествия Святого Духа, когда «..…внезапно сделался шум с неба, как бы от несущегося сильного ветра, и наполнил весь дом, где они находились. И явились им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них. И исполнились все Духа Святого, и начали говорить на иных языках, как Дух давал им провещевать»[5].
-------------
[3] Мф. 10:1
[4] Кор. 12:7-11
[5] Деян. 2:2-4
-------------
Всё это Новый Завет, а книги Нового Завета говорят и о том обществе, тех умозрениях, каких придерживались люди – современники Иисуса в годы его вочеловечения.
Но давайте поймём и то, что чуду не обязательно являться в парадных одеждах. Чудо, зачастую, скромно пребывает в облачении обыденных явлений нашего бытия. Чудо ли то, что сборщик налогов бросает деньги на дорогу и следует за философом-перипатетиком? Чудо ли то, что прожжённый циник Пилат попадает за минуты под обаяние бродяги Иешуа, и уже никогда не способен избавиться от этого впечатления – более того, мимолётный, по служебным меркам Пилата, казус и последовавшее отправление им должностных обязанностей навсегда переменяет его жизнь – земную и дальнейшую? Обаяние личности, сверхчеловеческое и всёсокрушающее – вот третье чудо, являемое Га-Ноцри. Не то ли качество обаяния, вдохновенно переданное среди прочего Мастеру при создании «Романа о Пилате», производит и следующее, наведённое чудо – то, что к нему, в его бесприютность приходит благополучная светская дама Маргарита? Не то ли мы видим в уходе Елены Сергеевны от Шиловского к Булгакову?
Последнее, впрочем, может казаться уже чистопородной мистикой, произошедшей от смешения литературных образов с биографиями вполне реальных людей, но жизнь и литература никогда не были – и не будут – разделены пограничными столбами.
Итак, я делаю выбор в пользу того утверждения, что Иешуа Га-Ноцри был – по меньшей мере - «... по природе своей… человек; смертный человек, пока жил на Земле, а теперь бессмертный... награждённый, милостью Господа, божественностью или божественными качествами...».
5. Богочеловечность.
Но этого мало, это лежит на поверхности. Нам, повторюсь, необходимо доказать или опровергнуть именно богочеловечность, что стало бы непросто, даже и при работе с ограниченным отрывком не романа – но самого Нового Завета.
Давайте вообразим, что у нас в руках не вся полнота текстов Нового Завета, а только куски от Матфея, Марка, Иоанна и Луки, относящиеся к эпизоду Крестной жертвы Иисуса – равно, как при этом исследовании у нас имеется лишь «Евангелие от Мастера». Что мы могли бы тогда сказать о природе Иисуса Христа?
Мы знаем о его богочеловечности из того, что говорит об этом сам Иисус, во многих местах Евангелий; о том же говорят апостолы и пророки в Писании. Соответствующие ссылки (только Новый Завет) даю в примечании[6]. Из соответствующих ссылкам мест Писания ясно видно, что сам Иисус свидетельствовал о своём божественном достоинстве либо до того, как встал перед Пилатом, либо после казни – когда сказал Фоме: «подай перст твой сюда и посмотри руки Мои; подай руку твою и вложи в ребра Мои; и не будь неверующим, но верующим». А вот перед Пилатом он вёл себя очень сдержанно, с немногословным достоинством, исполненным величия. И если бы до нас дошли только отрывки, засвидетельствовавшие допрос у Пилата и сцену казни, никто из светочей христианской мысли не ответил бы на вопрос о божественном достоинстве Иисуса на основе изучения лишь этих отрывков. Не ответим и мы, имея в рассмотрении лишь «Евангелие от Мастера».
-------------
[6] Свидетельства самого Иисуса: Ин. 5:17; Ин. 5: 19-20; Ин. 5:21; Ин. 5:26; Ин. 8: 58; Ин. 10:15; Ин. 10:30; Ин. 10:38; Ин. 14:1; Ин. 14:9; Ин. 17:10; Ин. 17:5; Лк. 5:20-21.; Свидетельство апостола Петра: Мф. 16:15-16.; Свидетельство апостола Фомы: Ин. 20:28.; Свидетельство апостола Иуды: Иуд. 4.; Свидетельства апостола Иоанна: Ин. 1:14; Ин. 1:1-5; Ин. 4:9; 1 Ин. 1:2; 1 Ин. 5:11-12; 1 Ин. 5:20; 1 Откр. 1:8; Откр. 19:13.; Свидетельства апостола Павла: Деян. 20:28; Рим. 8:5; 2 Кор. 4:4; Флп. 2:6; Кол. 1:15; Кол. 2:9; 1 Тим. 3:16; Евр. 1:3; Евр. 1:6.
-------------
Но ведь в Новом Завете есть множество свидетельств, касающихся пути Иисуса до Голгофы? Есть ли у нас какие-то записки о жизни Га-Ноцри до встречи с Пилатом? Они могли бы быть: при Иешуа находился Левий Матвей, что-то записывавший – но вот беда – он записывал всё не так, как то говорил Иешуа. Так что если бы даже у нас и был этот пергамент… Впрочем, если нам не удаётся решить поставленный вопрос исходя из того, что говорил Иешуа [7] и не записал Левий Матвей, мы, тем не менее, решим его, исходя из того, что если что-то записано Левием Матвеем, значит это «что-то» не свойственно речам Иешуа. Воспользуемся, если можно так выразиться, и раз уж мы находимся в области богословия апофатическим методом рассуждения.
Для этого перейдём из времён Пилата к первой книге – или оболочке «Евангелия от Мастера» - или к описанной Булгаковым Москве, где происходят всякие чудеса – короче говоря, обратимся к современной Булгакову части романа «Мастер и Маргарита», задавшись вспомогательным вопросом, попробовав, прежде решения основной теоремы (о богочеловечности Иешуа) решить лемму, доказать вспомогательное утверждение: насколько в этой, современной Булгакову части романа, в его Москве, работают механизмы христианства? И обряды; и, тем более, явленные нам действия сверхъестественных сил – насколько чудеса, явленные в городе Москве соответствуют христианскому Преданию?
И начнём мы, неизбежно и естественно, с самого яркого персонажа – с сатаны. Потому что именно этот образ так сильно отдаёт в нос и в голову и адептам и ниспровергателям романа, что читая многие рассуждения о Воланде, в самоуспокоение, хочется помянуть царя Давида и всю кротость его.
6. Ветхозаветный чёрта и теодицея Булгакова.
Там, где обыкновенно принято подозревать Булгакова в ереси, на деле нет никакой ереси. Я говорю о Воланде: обаятельный барин с большими возможностями при разудалой свите не вызывает пламенного отторжения, но наоборот: он симпатичен, особого зла не творит, справедлив, но строг; чёрный люд при нём - да, вампиры, нечисть, да с этих-то какой спрос - холопы-с. «Добрые люди кровопролитиев от него ждали, а он чижика съел». Обаяние чёрта сомнительно современникам, воспитанным на образе с рогами, копытами, иными скотскими атрибутами. Но стоит отметить, что сатану, между прочими кличками, называют «соблазнителем», «искусителем», «лукавым», и дело его между людьми - соблазнять и совращать их; а как совратишь при хвосте рогах и серном запахе? Один только инфаркт и выйдет. «Кроме мордобития никаких чудес». Обаяние сатаны при общении людьми - явление не просто обыкновенное, но неизбежное. Там, у себя, дома, он, совсем другой - но не здесь, не при акте соблазнения. Диссонанс этих обстоятельств места изумительно описан в одном талантливейшем произведении прошлого века[8]. Вообще, обаятельные и даже прекрасные собой черти стадами резвятся как в беллетристике, так и в фольклоре - упомянем ещё музыку, живопись, сцену. Вдобавок, диавол отменный логик и инженер. Но обаяние сатаны - в глазах смотрящего, и, если читатель находит Воланда слишком симпатичным, ему, надо полагать, стоит более задуматься о себе самом, нежели пенять на автора.
Если обратиться от обывательских представлений и литературных образов к документации, то есть к Библии, мы видим, что нрав чёрта серьёзно изменился от Ветхого к Новому завету. Исходно, он, - наилучшее среди ангелов творение божие. «Ты совершен был в путях твоих со дня сотворения твоего, доколе не нашлось в тебе беззакония.»[9] Это добрый дух, восставший против Бога - утверждают, по причине гордыни - и павший; но с тех пор и до явления Иисуса: «Из книг ветхозаветных. ... повествуется, что не раз, когда являлись перед лице Божие ангелы Божии, являлся вместе с ними и диавол, и потом подробно описываются те многоразличные бедствия, какими искушал диавол... праведного Иова, по допущению Вседержителя...».[10] Это образ ветхозаветного сатаны - дух падший, нечистый, но отнюдь не кромешно инфернальный; он вхож в чертоги Всевышнего, направляется Богом для исполнения Его воли; подаёт Творцу предложения, находя даже и согласие. В точности, как Мефистофель в «Фаусте».[11] Затем - после пришествия Иисуса - нрав сатаны переменяется, он, фигурально, а то и буквально (учитывая копыта и хвост) - звереет. Отцы церкви дают тому должное объяснение.[12] Тем не менее, сатана и доныне является среди людей в виде«...ангела света (2 Кор. 11:15), чтобы искушать тех, кого нужно таким образом научить или кого справедливо обольстить».[13]
-------------
[7] «… ходит, ходит один с козлиным пергаментом и непрерывно пишет. Но я однажды заглянул в этот пергамент и ужаснулся. Решительно ничего из того, что там написано, я не говорил. Я его умолял: сожги ты бога ради свой пергамент! Но он вырвал его у меня из рук и убежал».
[8] Томас Манн, «Доктор Фаустус», гл. XXV
[9] Иез., 28.
[10] Митрополит Макарий. «Православно-догматическое Богословие». Том 1, часть 2, 1.2., §67.
[11] «Ты благосклонностью встречал меня не раз - И вот являюсь я меж челядью твоею».
[12] «Хорошо сказал Иустин, что "до пришествия Господа сатана никогда не осмелился хулить Бога, потому что еще не знал своего осуждения, так как и пророки говорили о нем в притчах и аллегориях; после же пришествия Господня, ясно узнав из речей Христа и Его учеников, что вечный огонь уготован ему, по своей собственной мысли отступившему от Бога, и всем нераскаянно пребывшим в отступничестве, он (ныне) чрез таковых людей хулит Господа, подвергшего его суду, как уже осужденный, и грех своего собственного отступничества возводит на Создавшего его, а не на свое собственное произволение, как и преступники закона, подвергающиеся после наказанию, жалуются на законодателей, а не на самих себя"». Сочинения Св. Иринея, епископа Лионского, 2-е изд.: СПБ: 1900. гл. 26 (2)
[13] Августин Аврелий, «О граде Божием», кн.19, гл. 9.
[14] Августин Аврелий, «О граде Божием», кн.5, гл. 9. «В противоположность этим святотатственным и нечестивым попыткам мы утверждаем, что и Бог знает все прежде, чем оно совершается, и мы делаем по доброй воле все, что чувствуем и сознаем как свое добровольное действие.»
-------------
Небезынтересны и предсказания Воланда. Они, так сказать «краткосрочны» и грешат детерминизмом. Бог всеведущ, это его атрибут - для него нет ни прошлого, ни будущего, но одно лишь настоящее и предвидеть ему ни к чему - он видит. Но видит, не ограничивая свободы, то есть видит весь веер возможностей исходящий из каждой точки нашего бытия.[14] Иными словами, Бог видит и ту ситуацию, когда Берлиоз решится на переход трамвайной линии - или не решится; прочее в свободной воле Берлиоза. Чёрт же, не смущаясь, даёт предсказание - отчего? И почему попадает? Этот вопрос мне не вполне ясен; в любом случае рассуждение о нём уведёт в сторону, я упомянул об этом обстоятельстве затем, чтобы показать контраст между истинным всеведением и плоским, одномерным предсказанием.
Итак, чёрт Булгакова - чёрт ветхозаветный, традиционный, со всеми должными чертами; в нём нет ничего неуместного или неверного с точки зрения веры. Это и понятно, и не очень интересно - но интересно разглядеть через образ этого самого чёрта отношение автора к проблеме зла в мире - к проблеме теодицеи.
***
Беседа Левия Матвея с Воландом на крыше Пашкова дома есть разговор о теодицее. Проблема теодицеи - или богооправдания - законченным образом формулируется в следующих логических построениях: отчего всемогущий и всеблагой Бог допускает зло в мире? Или так: если весь мир - его творение, и если в мире, очевидно, существует зло, то значит зло тоже его творение? Как это соотносится со всемогуществом и всеблагостью Бога? Судя по всему это тот самый софизм, который упоминает Матвей.
Но начнём с прямого сравнения двух отрывков.
(1) «Ты произнес свои слова так, как будто ты не признаешь теней, а также и зла. Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом: что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени от деревьев и от живых существ. Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и все живое из-за твоей фантазии наслаждаться голым светом?»
(2) «Не стоит уподобляться тем невежам, которые ругают художника: дескать, почему не все краски на его картине сочны и ярки, почему там свет, а здесь тень. Неужто они лучше него разбираются в живописи, и картина бы выиграла, если бы была, скажем, сплошь ярко-красной? Да и любой город, как бы он хорошо ни управлялся, не мог бы существовать, если бы его жители были во всем между собой равны. Есть и такие, которые искренне возмущаются, когда действующие лица в драме не сплошь герои, но есть еще и слуги, и крестьяне, и шуты. Но ведь и они -- неотъемлемая часть действа: оставь одних героев -- и что останется от самой драмы?»
Второй отрывок - Плотин.[15] Философа-неоплатоника Плотина взял за отправную точку Августин Аврелий, считавший некогда, что:
«Поэтому и зло я мыслил как некую темную и бесформенную величину, то плотную, и тогда она называлась землей, то редкую и тонкую, похожую на воздух, которую они называли злым духом, распростертым над землей. Благочестие мое не могло допустить, чтобы Бог мог сотворить нечто злое, и потому я верил, что существуют два противоположных друг другу начала, вечные и бесконечные, но только злое поуже, а доброе –пошире».[16]
-------------
[15] Плотин. Эннеады. "О провидении (I), 11.
[16] «Исповедь», кн 5 гл X.
-------------
Преемственность и развитие мысли по линии Плотин - Августин - Фома Аквинский дали красивейшее место в богословии: «теодицею отсутствия (лишённости)». Суть её в том, что зло - не сотворено. «... то зло, которое я искал, не есть субстанция, ибо всякая субстанция -- добро. ... Ты сотворил все добрым, и нет ни одной субстанции, которая была бы не сотворенной Тобой».[17] Иными словами, зло (тень) не сотворено: сотворёно добро (свет); тень же есть попросту отсутствие света. Августин Аврелий (да и не только он, многие и многие) очень часто рассуждает о добре и зле именно в категориях света и тени, как то и повторяют Воланд и Матвей.[18] Итак, тень есть отсутствие света; зло есть отсутствие, неполнота добра; «видимое нами зло, в сущности, лишь недостаток Блага»;[19] Бог не создавал зла - а значит «Бог не может быть причиною зла, ибо не Он причина склонности к небытию».[20]
Читатель романа, тебе ведь знакомо слово «небытие», верно?
Но о небытии чуть позже, закончим с теодицеей: итак, зло не сотворено Богом, оно - нехватка добра; отчего же всемогущий и всеблагой допускает его существование? Ответ (один из возможных) такой: если зло - ущерб, неполнота, лишь при его наличии можно стремиться к полноте. Развитие возможно только при наличии двух полюсов, противоположностей. И как бы мы знали, что есть добро, не зная зла? «Оставь одних героев -- и что останется от самой драмы?»
Но что есть зло - уже не для Плотина, не для Августина, не для Ангелического доктора Фомы, но для Михаила Афанасьевича Булгакова? Кто есть эта кромешная тень небытия?
Отнюдь не Воланд, нет. Он не чёрный, он - серый. Он падший ангел; он пронизан и пропитан своим ангелическим происхождением - пусть и ущербным. Он «вечно хочет зла и вечно совершает благо»; его «возможности довольно велики... » но не безграничны; и никакими тряпками не заткнёшь милосердия, сочащегося напропалую из его персоны. Нет, и он, и спутники его вполне бытие - точнее, не вполне, но бытие. В таком чёрте видишь Творца. «Твоё созданье я, создатель; твоей премудрости я тварь». Но вот чёрная месса у сатаны и: «...каждому будет дано по его вере. Да сбудется же это! Вы уходите в небытие». Михаил Александрович Берлиоз, атеист и материалист уходит в небытие. В зло, коим небытие и является в этой теодицейной связке - а в том, что автор пересказывает (и хорошо пересказывает) теодицею Плотина - Августина сомнений нет. Итак, злом - абсолютным и чернейшим - для Булгакова были атеизм и материализм. Вера ваша, уважаемый атеист Михаил Александрович Берлиоз, означает небытие. Отмечу, что по Плотину, небытие и есть неодушевлённая материя, а бытие – это дух (по Августину – зло и добро).
Но Воланд – не Берлиоз и Булгаков видит в нём, сатане черты творца. Николай Иванович видит свет любви в ведьме. Это так; и ничуть не кощунство, применительно к месту и времени. Из московского небытия, где в каждом окне по атеисту; из бездны, они - Иван Николаевич и Михаил Афанасьевич - видят свет горний, даже и в чёрте, и в чертовке. Потому что окрест нет иного проблеска. De profundis, Булгаков писал из бездны. «Из глубины воззвах».
-------------
[17] «Исповедь», кн 7 гл XII.
[18] См. напр. «О граде Божием», кн.11. В особенности рассуждения об отделения света от тьмы в первом акте творения.
[19] Плотин. Эннеады. "О провидении (I), 5.
[20] Бл. Августин, «Трактаты о различных вопросах», Вопрос 21. Является ли Бог виновником зла?; цит. по. Фома Аквинский, «Сумма теологии», т.II, вопрос 49, раздел 2.
-------------