На Аэропорте, ближе к концу 70-х годов прошлого века, жила, между прочими, поэтесса преклонных лет. Писала она нравоучительные стихи для детей и юношества; ещё стихи в толстые литературные журналы; ещё следила за перечислениями гонораров; вечерами и ночами писала в стол антиправительственые стихи в смысле т.Сталина. Была седовата, толста, несуетлива, безотказна. Славная была дама, ох, славная. Около неё - как пародия на знаменитых "ахматовских сирот" - крутились трое-пятеро молодых поэтов. Их отличало крайнее самомнение вкупе с декларативным безденежьем; ещё они пили и курили табак.
Бывал там и я, будучи тогда юн и жаден до поглощения всяких жизненных впечатлений.
Если жилые покои поэтессы вполне отвечали соображениям санитарии и даже житейской устроенности, сортир и ванна пребывали в состоянии законченной разрухи. Ржавые трубы; щербатый фаянс; редкие хлопья штукатурки, оставшиеся после многих протечек; нечистота и т.п.; так что поэтесса пускалась в те жалобы, что если приходит гость "не из своих", трудность душевная возникает, когда приходится указывать на дверь, за коей срут и руки моют: а без того гостю неуютно пребывать; а если впустишь - натянутым становится его поведение. Неловкость возникает в общении.
Однажды один из сирот нашёл изобретательный выход.
- Ты вот что. Скажешь, там электричество не работает и дашь ему свечу. А при свече особо не разглядишь.
Дальнейшее рассказали мне свидетели, заслуживающие доверия.
Пришёл гость "не из своих". Поздоровался, разделся, вручил цветы или тортик, спросил, где помыть руки. Поэтесса, сказав - минуточку! - вышла, вернувшись со свечой и спичками.
- Это - сказала она, указывая на выключатель, - не жмите. Это только для них - здесь она ткнула пальцем в сирот, по обыкновению пьющих вино и курящих табак на кухне. - А это для вас - и передала гостю свечу и коробок спичек.
