А у вас негров вешают!
Из советского анекдота
Было это году, наверное, в 1962-63-м, да, не позже 63-го, потому что тогда я ещё был молодым специалистом и трудился в Москве, на улице Краснопролетарской, в доме, где раньше, в 20-30-е годы располагался Клуб моряков (это в Москве-то моряки!), а в 50-60-е - некое закрытое конструкторское бюро, где я и работал.
Об этом конструкторском бюро можно многое пораcсказывать, потому что к нему имели отношение такие колоритные персоны, как Александр Александрович Микулин, Борис Сергеевич Стечкин, Алексей Дмитриевич Чаромский и другие легендарные создатели советских авиационных, реактивных и танковых двигателей. Были эти великие инженеры уже старые, и мы, недавние студенты, с наглостью молодости относились к ним с ироническим почтением и пересказывали друг другу множество забавных историй с их участием. Но сейчас не об этом.
А о случае, который в современных терминах можно определить как случай когнитивного диссонанса, или разрыва шаблона.
Ремарка, имеющая отношение к последующему повествованию: речь пойдёт о шаблоне «Негры – угнетённая нация». (О, прошу прощения, по-нынешнему не негры – афроамериканцы). А как иначе жители Советской страны в 63-м году могли относиться к неграм? Шаблон этот был впитан нами в детстве с «Хижины дяди Тома», подкреплён страдальцем Джимом из «Гекльберри Финна» и идеологически обоснован советской пропагандой, что нашло отражение в знаменитой фразе из анекдота – «А у вас негров вешают!»
Теперь сам случай.
Как-то летним днём направлялись мы в обеденный перерыв из указанного конструкторского бюро в шашлычную, что тогда была в другом конце Краснопролетарской, у Садового кольца, а сейчас сметена с лица земли могучим бульдозером жилищного строительства в этом районе.
И день был прекрасный, и предвкушение шашлычной было радостное, и настроение было отличное. Было нас четверо, но из живых свидетелей описываемого случая, помимо меня, остался только Марк Гуревич, в 90-е годы поддавшийся сердобольной рекомендации «чемодан – вокзал – Израиль»; впоследствии на исторической родине уволенный из хайфского Техниона за недостаток патриотизма и осевший теперь в Канаде.
Итак, идём мы вчетвером по Краснопролетарской, по солнечной стороне, к шашлычной и видим - останавливается впереди нас такси. И выскакивает из такси негр – пардон, афроамериканец. В 63-м году негра в Москве не часто можно было встретить, и мы, естественно, на него воззрились. Тем более негр был очень приметный – тёмно-тёмнокоричневый, даже с фиолетовым отливом, в белой пиджачной паре, светлобежевой рубашке с отложным воротником и сияющих на солнце светлокоричневых туфлях. Когда он при ходьбе взмахивал рукой, на солнце сверкал золотой браслет часов. Роскошный был негр!
И идёт этот роскошный негр мимо нас ускоренным шагом к Селезнёвской улице.
А вслед за ним из такси выпрыгивает таксист. И остервенело кричит вслед негру: - Не рупь ! Не рупь! Два с полтиной! По счётчику! Два с полтиной!
И бежит за негром.
Настигает он негра метра за три от нас и, поскольку тот не обращает на него никакого внимания и продолжает идти ускоренным шагом к Селезнёвской улице, хватает его за рукав ослепительного белого пиджака и кричит: - Стой!
И тут – внимание ! – наступает момент «разрыва шаблона».
Негр - эта жертва империализма, представитель угнетённой нации, находящейся в Соединённых Штатах под вечной угрозой суда Линча белыми расистами, приехавший в Советский Союз, может быть, в поисках защиты, - эта жертва заокеанского расизма разворачивается, вырывает пиджачный рукав из цепких пальцев таксиста и орёт на него, трясясь от ярости:
- Ти! Ти! Тэксимен! Фак тэксимен! Ти! Ти! Тэксимен! Факинг хел! Брать ми рука! Ми брать?! Бёна мать! Фак ю! Фак ю! Блиядь! Блиядь!
Я в то время только начал углублённо изучать английский язык и до слов fuck, fuck you и fucking hell ещё не дошёл. Но об их смысле догадался по русскоязычному контексту и совокупности обстоятельств.
Эмоциональный напор негра был колоссален. На таксиста обрушился клокочущий вал убеждённости в своей безусловной правоте, оскорблённого достоинства и глубочайшего презрения к таксисту. Крича во всю глотку и размахивая кулаками перед носом таксиста, негр напрыгивал на него грудью, заставляя пятиться назад.
Было абсолютно ясно, что равноправная дискуссия на тему «рупь versus два с полтиной» в этих условиях невозможна. Таксист это понял. Он перестал цепляться за рукав, что-то пробормотал тихим матом, повернулся и побрёл к своему такси.
А негр в последний раз прокричал – Блиядь!, победно передёрнул плечами и зашагал к Селезнёвской улице.
И произошёл в тот момент в наших мозгах когнитивный диссонанс или разрыв шаблона «Негры – угнетённая нация».
Таксист – хоть он и белый, но существо нижней ступени социальной лестницы - не смеет хватать за рукав вышестоящего богатого джентльмена, хоть этот джентльмен и негр.
Но одновременно этим событием окреп и утвердился в наших молодых комсомольских мозгах другой шаблон – классовых противоречий и классовой борьбы. Маркс торжествовал. Пролетариям всех стран, чтобы получать по справедливости – не рупь, а два с полтиной по счётчику – необходимо объединяться и бороться против капиталистов всех мастей – белых, чёрных, желтых, в крапинку и полосочку.
До разрыва этого шаблона нам тогда оставалось дожить совсем немного – лет тридцать.