В эпитете этом многия конфузы.
Исторически, Виктория правила с года, когда погиб Пушкин до первого года 20 века. С 1837 до 1901 года. Можно ли привести этот период к единому слову-знаменателю (помимо механического втискивания множества разнообразных событий в период правления одной персоны)? Вопрос этот имеет смысл и ответ.
Если говорить о литературе, «викторианская литература» = «золотой век английской литературы». Что и как писали викторианцы: всё, что угодно; как писали - очень хорошо. Достаточно просмотреть список авторов, диапазон изобразительных методов. «Очерки Боза» вышли в 1836 году. «Ким» - в 1901. «Ярмарка тщеславия» - 1848. «Поворот винта» - 1898. «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» - 1886. Золотой век английской литературы означал одновременно её эволюцию, неустанный поиск неизбитых методов и материала.
Если говорить о нравах, то к периоду этому прочно и небезосновательно прилипло мнение о жестокости, ханжестве, бытовом консерватизме, лицемерии, многих социальных барьерах.
Соответственно, когда книжку современного автора именуют «викторианским романом» возникает естественный вопрос - а что имеется в виду? Больно уж лукавый термин.
Но «Здесь обитают призраки» Джона Бойна (2014) можно с полным основанием назвать «викторианской» книжкой современного автора, никак не погрешив против истины. Это изумительно, чертовски викторианская вещь, и по формальным, и по существенному признаку. Формальные признаки: время действия (1867 год); место действия - Англия; главная героиня - небогатая и некрасивая учительница, ставшая после смерти отца гувернанткой в богатом сельском поместье. Приметы времени выписаны без единого огреха, насколько я могу судить. Да, да, и велосипед тогда был «костотряс» - надувные шины викторианца Джона Данлопа появились в позднейшие годы викторианского периода. Но много ли нам скажут эти формальные признаки?
А вот существенный признак очень и очень занимателен. Вернёмся к вопросу, заданному в начале этого маленького эссея: можно ли привести викторианский период к единому слову-знаменателю? Да. Только не к слову, а к некоторым важным понятиям устоявшегося общественного восприятия.
Во время Виктории, вплоть до 2-й Бурской, Британия хлопотливо, рачительно, с энтузиазмом обустраивала свои обширные владения. Расширяла и обустраивала; тому способствовала новая техника, но, на деле, империю расширяли и обустраивали люди - люди викторианского периода, и мы прекрасно знаем умонастроения этих людей.
Мы знаем их по Конраду и Киплингу. Мы знаем, что были они смелы, упорны в намерениях, блюли общественный интерес, отличались трезвостью соображения, здравомыслием.
Допустим, что на деле эти викторианские строители империи были в большинстве своём не такие; отметим, что было их, строителей империи, не очень много в процентном отношении к населению Великобритании - и что с того? Соображения эти ничто перед простым рассуждением о правде вымысла и правде факта - любая документация о 1812 годе, при всей исторической безупречности, диссонирует с общественным восприятием, если противоречит «Войне и миру». Мы смотрим на войну с Наполеоном глазами Толстого и иначе уже не можем. Эти окуляры не отрываются от глазного яблока. Равным образом, викторианский человек - человек Киплинга и Конрада. Иных уже нет. Иные ушли из общечеловеческого употребления в архивы, к специалистам. Век Виктории теперь век целеустремлённых, сильных и здравомыслящих людей, а Джуды Незаметные вполне ушли в зыбучие пески времени, оставив нам впечатление о социальных перегородках, ханжеской морали и домашнем викторианском уюте - в метрополии, не в колониях. К востоку от Суэца всё было иначе, мы знаем и это.
Небогатая, некрасивая учительница почти любой страны и почти любого времени, столкнувшись со зловещими потусторонними явлениями в поместье, куда нанялась гувернанткой, бежала бы оттуда во всю прыть: почти любой страны и почти любого времени - но не Англии; но не в 1867 году. В Англии 1867 года она должна, выражаясь словами конрадова капитана Мак-Вира, «...пройти сквозь это и выйти с другой стороны. Вот и всё». В Англии 1867 года, она не может бросить воспитанников, потому что обязана быть спокойна и не растеряна, без прежних сил возобновлять свой труд, быть уверена в себе, и быть самой собою, как написано и напечатано викторианцем Киплингом. В Англии 1867 года она просто обязана ввести потусторонние и призрачные явления в ранг явлений бытовых - в силу природного для истинного викторианца здравомыслия. Мальчика надо, прежде всего, вымыть, а затем уложить спать - как посоветовал мистер Дик мисс Бетси Тротвуд, совершенно не вдаваясь в путаные и драматические обстоятельства явления Дэвида Копперфилда. Так и наша гувернантка: детей надо учить; возить на прогулки; развлекать и наставлять - а если тому мешают какие-то призраки - перетерпеть их, вывести их, словно грызунов или клопов. Пройти сквозь это, и выйти с другой стороны, исполняя свой долг.
Равным образом, если бы небогатая и некрасивая гувернантка прониклась бы взаимной приязнью к дельному, приятному но женатому местному юристу в русском романе 19 века... Дальше можно вообразить, однако те же персонажи в Англии 1867 года могут лишь обмениваться грустными взглядами. Ибо читатель отчётливо знает о социальных и моральных обстоятельствах того времени. И перечить этому знанию совсем не задача автора.
Подобного рода викторианское поведение стало бы ненатуральным в, пожалуй, книжке о любой стране и о любом времени, кроме викторианской Англии. А здесь героиня органична. Она не может быть иной.
Капитан Мак-Вир - только поразговорчивее и в юбке, перенесённый из Южных морей в метрополию, где мораль вовсе не такая, как к востоку от Суэца. Вот, полагаю, химическая формула этого викторианского экстракта.
Итак, книжка Бойна неподдельно викторианская. Она отвечает всей совокупности читательского представления о той эпохе. Она описывает мир, что выстроен золотой литературой той эпохи - мифический мир? Нет; он воображаем миллионами людей, а значит - существует. Когда такая картина принимается миллионами голов, она, разумеется, делается фактом истории человечества. И автор отлично выучил эту историю, так что написал достоверно-викторианский роман. И нигде не осекся, не свалился в пародию, ничто не аффектировано, нет взгляда и мнений 21 века. Тон принят строгий. Он, наш современник, нигде не показался на страницах - не дал тени, как умелый фотограф.
Дальше я должен сказать о том, что книжка хорошо написана и переведена, так что её стоит прочесть - но всякий раз пишу эти слова с неудовольствием - ведь что проку говорить об очевидном? Будь роман плох, зачем тратить время на всякие о нём рассуждения? Пусть мёртвые хоронят своих мертвецов, а мне интересно говорить живым людям о живых книгах.
