Заклятый.
Пер. CrusoeСегодня в целом свете осталось одно лишь достойное внимания сообщество: Братство Сборного и Всеобъемлющего Обряда, Истово Воздающее Трём Малым Светочам.* Основал его Уильям Лемминг, партнёр «Лемминг и Ортон, торговля эстампами»; Александр Хей МакНайт – «Эллис и МакНайт, продовольственные товары»; Роберт Кид, член Королевской Академии - терапевт, хирург и акушер; Люис Холройд Бёрджес, табачник, сигарный импортёр – все из Юго-Восточного Лондона – и их ревностный (хотя и недооценённый по заслугам) трудяга-секретарь. Обыкновенно Братство собирается за обедами у мистера Лемминга, в маленьком беркширском поместье, где тот разводит свиней.
---
* Масонская обрядность: три малых светоча - солнце, луна и мастер Ложи; солнце правит днём, луна - ночью, а мастер правит Ложей.
Я пропустил несколько братских обедов, путешествуя за границею, и, вернувшись, успел на летнюю встречу без посторонних: золотистые барабульки в пергаменте, утята с зелёным горошком, петушиные гребешки с оливками, каперсы с вишню. На десерт подали клубнику со сливками и Шато Латур урожая 1903; а в конце появился заветный сигарный погребец с ключом у одного Бёрджеса.
В такой час мужское соображение охотно берёт барьер персональных увлечений, и после жалоб МакНайта на систематическое воровство в трёх его больших магазинах, Бёрджес поведал нам, как прославленный английский астролог по имени Лили, использовал однажды гороскоп для поимки злоумышленника, укравшего мешок с рыбой. Звёзды привели учёного прямо к вору, а также к даме «с семью португальскими луковицами», кто шла курсом вора, не попав в гороскопический перископ. Затем мы удивились, почему детективные авторы редко привлекают астрологию в помощь своим Шерлокам Холмсам; потолковали о журналах, множащих племя незаконных отпрысков великого оригинала; а потом заговорили об убийствах вообще. Кид, пользуясь преимуществами своей профессии, иллюстрировал беседу примерами.
- Всегда хотел написать достойный детектив – вступил, наконец, я – но никогда не мог продвинуться дальше трупа.
- Трупы отвратительны – поразмыслил вслух Лемминг. – Воображаю, каким я буду в гробу.
- Вы этого не узнаете – откликнулся деликатный, седовласый Бёрджес. – Вы даже не узнаете, живы или мертвы, пока не поглядитесь в зеркало, не увидав в нём своего отражения. Я слышал это от одной старушки на Барнетской конной ярмарке – давно, мне и семи не было.
Мы помолчали пару минут, и потянулись к Алтарю Малых Светил – чтобы прикурить сигары, он служил и для этого. Верхняя горелка алтаря, символ признательности ко всем, в совокупности, Малым Светилам, была по обыкновению и заранее зажжена. А всякое почтение к одному из Малых Светил выказывалось и удостоверялось дерганьем за соответствующую цепочку – одну из девяти прелестных серебряных цепочек вокруг алтарного основания – тогда начинала работать одна из девяти нижних горелок.
- А чем вы ответите мне – спросил Кид, пыхнув сигарой – если я расскажу доподлинно правдивую детективную историю?
- Если расскажете – ответил я – обещаю закончить с Даром Миллара.
Речь шла о массе масонских брошюр за 1832-59 годы, переданных нам по завещанию Брата Миллара из «Веры и Дела» - Кид и я, члены Библиотечного комитета, долгие месяцы тянули с их каталогизацией.
- Обещаете не подправлять рассказа – если используете его? – обратился ко мне Кид.
- И, бога ради, не выставляйте меня сверх нужды – предупредил Лемминг.
Профессионал никогда не согласится с чужими методами; но обещание было дано, сделка заключена; отсюда начинается сама история, как я услышал её тогда – по большей части такая же.
Той поздней осенью, свинарь Лемминга (засидевшийся до утра с хворой леди беркширской породы*) разглядел в мокром рассветном октябрьском сумраке воскресного утра труп деревенской девушки Эллен Марш; тело лежало наверху насыпи, на краю глубокого заглубления дороги, у пересечения поселкового просёлка с Лондонским шоссе. Эллен, по всей видимости, гуляла со многими парнями, назначая им вечерние свидания, и Ченетский Вяз – название упомянутого перекрёстка, над ним нависал большой ильм – был любимым её местом для таких встреч. Тело лежало ничком, в высшей точке крутой тропинки, протоптанной по валу поселковыми ребятишками, ровно в том месте, где тропинка поворачивает под вязом и идёт вниз, к шоссе. Свинарь разбудил поселкового констебля, отставного солдата по имени Николь и тот подобрал у трупа садовую лопатку с узким лезвием и рукояткой в верёвочной обмотке. Следов борьбы не было, либо их смыл дождь, не утихавший всю ночь. Свинарь, побыв с констеблем, пошёл к Киду – тот проводил выходные в гостях у Лемминга. Кид не стал тревожить хозяина - Лемминг накануне захворал - и занялся делом на пару с полисменом: оба двинулись вниз по Лондонскому шоссе, зашли в какой-то недостроенный магазин, конфисковали у строителей тачку и отвезли тело в ближайшую гостиницу – «Виноградную чашу»; освободили гараж от автомобиля, взяли доску для шлаффборда в зале, где собирались «Чудаки» и положили труп на доску, в гараж, под замок, до визита полицейского врача.
---
* То есть с хворой хрюшкой.
- Врач оказался в отлучке – рассказывал Кид – так что я сам провёл осмотр. На девушку несомненно напали. Она умерла от одного точного, несильного удара в основание черепа, а удар нанёс человек, сведущий в анатомии. Большего я не мог сказать. Николь, местный бобби, попросил меня пройти с ним к дому Джимми Тигнера.
- Кто такой Тигнер? – спросил я.
- Последний, кто ухаживал за Эллен – в простоте душевной. Подмастерье лудильщика, живший неподалёку с матушкой. Было около семи утра, посёлок ещё не проснулся. Мы разбудили Джимми. Он высунулся в окно, а Николь встал между капустных кочанов и спросил – дружелюбно, запросто: «Джимми, кто-то поколотил Эллен; а что ты делал этой ночью?» Что ж, парень без сомнения погулял. Он мучился тяжёлым похмельем и одевался прямо у окна, беседуя с нами о том, как убьёт обидчика Эллен, кто бы тот ни был.
- Полисмен зачитал ему права? – осведомился МакНайт.
- С какой стати? Они все друзья, в этом посёлке. А Джимми излагал, что, вообще-то говоря, Эллен получила по заслугам. Он встречался с ней. Он рассказал нам некоторые подробности (девица явно не стеснялась распускать язык), но всё время возвращал рассказ к одному пункту: расстались они в «громадном гневе» - «в громадном нефе», так говорил он и повторил десяток раз. Николь дал Джимми время опамятоваться, и когда парень оделся, сказал: «Так; ты, кажется, сумеешь выйти ненадолго и взглянуть на неё. Теперь она тебя не разозлит». (Я как-то говорил вам, что война поспособствовала повсеместному развитию острословия). Джимми спрыгнул к нам, словно кот из окна; мы пришли к «Виноградной чаше», и Николь, отперев гараж, втолкнул Джимми внутрь. Мы не накрыли лица девушки.
- Жестоко – содрогнулся Бёрджес.
- Так точно. Джимми немедленно заорал, а Николь, обняв его за плечи, сказал: «Отлично. Теперь поручусь, что это не ты». Джимми пожелал узнать, какого чёрта он здесь и Николь объяснил: «А, французы называют это очной ставкой. Но ты в порядке». Тут Джимми кинулся на Николя. Мы выволокли парня из гаража, принесли ему выпить и отправили домой, к матушке. Потом, на официальном дознании, Джимми отчитался в каждой минуте своих ночных похождений. Он расстался с Эллен под Ченетским Вязом, честя девицу через плечо, пока спускался по тропинке – это четверть мили – вот что значит на их языке «громадный гнев». Удача, что пара-тройка поселковых девиц и парней услышали его речи. После он зашёл в «Виноградную чашу», и пил допьяна, рассказывая каждому об обидах на Эллен, и так до закрытия. Интересное дело: он оказался непримечательным, славным парнем, каких множество.
- А потом - в рассказ вклинился Лемминг – по следу пустились репортёры. Они – они вели себя невообразимым образом! Я боялся, что и меня припутают к дознанию. Понимаете, за пару месяцев до несчастья, Эллен работала у нас судомойкой, и к прочему – моя жена – она была больна. Но обошлось; это обстоятельство не всплыло на дознании.
- Не всплыло – продолжил Кид. - Николь верно вёл дело. Он ведь в родстве с Эллен. А потом Джимми сломался и зарыдал, и репортёры получили нужную сенсацию, и дознание закончилось с решением о «неустановленном лице или лицах».
- Но лопатка? – вспомнил МакНайт, знатный садовод.
- Лопатка, разумеется, стала центральной уликой – она открыла нам модус операнди. Девушку ударили – рукоятью, так сказал местный врач – в шею, поверх волос, ровно так, чтобы убить – не сильнее. Я сам бы не сработал аккуратнее. Полиция забрала лопатку, но не смогла найти владельца. Главное смущение было в том, что никто из знавших Эллен не относился к ней всерьёз. Она пользовалась хорошим спросом, вы понимаете. Посёлок несколько удивился, что Джимми избежал обвинения, а его обморок на похоронах девушки оживил прежние подозрения. Потом на севере начался процесс Хьюиша об отравлении, и репортёры бросили нас ради новой забавы. Как сказал о них твой свинарь, Уилл?
- О, Гриффин сказал: «Милость Божия! Молодые джентльмены уехали, не успев отправить на виселицу полдеревни. Они ведь такие прыткие!»
- Точно, прыткие – подтвердил Кид. – Именно из-за них я придержал своё личное свидетельство.
- Опять же, моя жена – пояснил Лемминг. – Она бы не выжила, когда бы её приплели к делу, пусть даже косвенно.
- Я понимал это и действовал соответственно – мрачно ответил Кид. – Ладно – теперь о придержанном мною маленьком свидетельстве. Сам я оказался в посёлке, отправившись субботним вечером, чтобы провести выходные с Уилом и добирался уже в полной темноте. Хлестал ливень, машина ходила из заноса в занос. Я повернул с Лондонского шоссе на просёлок под Ченетским вязом и немедленно высветил фарами лежащий у обочины мотоцикл – против места, где нашли Эллен; а наверху вала увидел мужчину, склонившегося над женщиной. Естественно, никто никогда не вмешивается в такие маленькие жизненные эпизоды, но я заподозрил дорожный инцидент, и окликнул пару: «Что-то случилось? Помощь нужна?» Мужчина сказал что-то вроде: «Спасибо, всё в порядке», и я поехал своей дорогой. Но буквы на мотоциклетном номере совпадали с моими инициалами, а цифры – с моим же годом рождения. Я не смог бы забыть их при всём желании.
- Вы сказали полиции? – строго спросил МакНайт.
- Немедленно ей доверился, Сэнди – ответил Кид. – На Сайденхемской дороге работает полицейский сержант, он лечился у меня от салоникской лихорадки. Я объяснил ему, что, кажется, сбил мотоциклиста в сумерках в Западном Уикхеме, на одном из тамошних закрытых участков – при подъёме на холм; теперь я опасаюсь за мотоциклиста и хотел бы знать, что с ним. Сержант узнал всё за сутки. Мотоцикл принадлежит Генри Уоллину – рантье – проживает около Митчема.
- Но Западный Уикхем не в Беркшире – и далеко от Митчема… - начал МакНайт.
- Забавно – продолжил Кид, оставив замечание без ответа – что большинство убийц мужского пола и почти все - женского совершают преступление в одиночку, но мало какой мужчина пойдёт в одиночку охотиться за убийцей. Подозреваю тут древний инстинкт. Вот почему я позвал Уилла в своё шерлокхолмсово предприятие. Он противился.
- Я не успел оправиться после набега репортёров – ответил Лемминг.
- Прыткие парни. Но я уговорил Уилла поехать к Уоллину с извинениями - под видом пары кающихся автомобилистов – и мы двинули в Митчем на моём двухместном. Уоллин жил в прелестном, маленьком коттедже, вдали от города. Нас встретила пожилая дама – экономка; с запада, судя по выговору. Она провела нас через холл в сад на задворках, и там был Уоллин: он занимался посадками.
- Маленький садик, превосходный для тамошней почвы – отметил Лемминг; у него, как и МакНайта работали садовники; у МакНайта - на два работника больше, но Лемминг ставил себя выше в садовом деле.
- Уоллин; крупный, крепкий, темноволосый парень – среднего возраста – с расставленными по-бычьи глазами; некрасивый и, судя по виду, очень нездоровый. Уилл и я принесли извинения, и он тотчас принялся лгать. Он сообщил, что был в Западном Уикхеме ровно в то время (в ночь убийства, вы поняли) и вспоминает теперь, что увернулся от какого-то автомобиля. Он стал неприятно поражён тем, как быстро и отчётливо мы увидели и запомнили номер мотоцикла. Он должен был так сказать, поняв, что мы делаем ему алиби, верно?
- То есть – МакНайта осенило – то есть, он фактически признал убийство здесь, в Беркшире, когда согласился с вами, что был той ночью в Западном Уикхеме – а это в Кенте?
- А это в Кенте. Спасибо тебе. Верно сказал. Мы затеяли разговор о холмах Западного Уикхема, а потом он упомянул, что был на войне и дал мне повод для дальнейшей беседы. А энтузиастическая его любовь к садоводству стала темой Уилла. Но оба мы заметили, что парень подобострастно нервничает и это никак не вяжется с его голосом и телосложением. Мы выпили в его кабинете. А потом началась забава. На стене висели четыре картины.
- Эстампы – эстампы! – профессионально поправил Лемминг.
- Одно и то же, какая разница, Уилл? Но, так или иначе, ты ими заинтересовался. Сначала я думал, что Уилл ведёт игру. Но он взволновался не понарошку.
- Это были они – сказал Лемминг. – Сэнди, помнишь четырёх «Апостолов», что я продал тебе на Рождество?
- У меня остался корешок чека – сухо ответил МакНайт.
- Что это были за эстампы? – потребовал Бёрджес.
Лунообразное лицо Александра МакНайта, кто собирал гравюры нескольких направлений, зарделось в благочестивом экстазе. Он начал загибать пальцы.
- Первый, - заговорил он, - первый это драпри, с Реем – величайшим из всех. Потом французский: Моррисон, когда тот был в Блуа, с герцогом Орлеанским; третий – молодой Грю лейденского периода; и, четвёртый, оксфордский эстамп в венке, Гейлс. Вся апостолическая их линия*.
- А я и не знал, что Моррисон работал над гольфовыми полями во Франции – сказал я.
- Моррисон? Поля? Гольф? Вы что, считаете этих четырёх гольфистами?
- Но старый Том Моррис был великий гольфист! – я говорил со смелостью отчаяния**.
- МакНайт оборотился ко мне с глубоко скорбным видом. «Эти эстампы – начал он – но вы не поймёте. Ведь они… давайте, впрочем, так: руководствуясь определёнными пристрастиями, я купил некоторые изображения каких-то садоводов».
-----
*Джон Рей, Роберт Моррисон, Неемия Грю, Стивен Гейлс – знаменитые английские учёные-естествоиспытатели 17-18 века, работавшие в области растительного мира.
** Секретарь собрания путает ботаника Моррисона с Томасом Моррисом – знаменитым гольфистом и строителем гольфовых полей
Грубый ответ, но я простил МакНайта, потому что нельзя сердиться на импортёра превосходных деликатесов. Кид продолжил.
- Уилл заговорил как обычный покупатель, а Уоллин согласился на продажу картин, и мы договорились встретиться снова, чтобы довершить сделку. Уилл намеревался ударить по рукам с преступником у подножия виселицы. Он дал Уоллину карточку, и мы пошли к выходу, а хозяин заискивающе увивался вокруг нас до порога. Мы не проехали и пары миль, когда Уилл понял, что дал Уоллину личную карточку – не ту, что использовал в делах – а личную, с приватным адресом в Беркшире! Убийство случилось десять дней назад, и газетный шум ещё не утих! Кажется, я назвал тебя дураком, Уилл?
- Назвал. Не понимаю, как я мог так ошибиться. Эти карточки, они, ко всему прочему разного размера – признался несчастный Лемминг.
- Мы оказались горе-детективами – засмеялся Кид. – Но, разумеется, обязаны были вернуться, чтобы завершить сделку и вернулись через неделю, а к этому времени, Уоллин – не такой глупец, как Уилл – ускакал, не оставив адреса. Старая леди объяснила, что он получил какое-то известие, сразу же собрался и уехал на несколько недель. Мы застряли, но – отдаю Уиллу должное, нечастый для меня случай – положение спас его нюх прожжённого коммерсанта. Он попросился войти и ещё раз глянуть на эстампы. Старушка согласилась – немедленно, надо отметить. Она пригласила нас в кабинет, сняла картины со стены, предложила чаю и ушла хлопотать на кухню. Уилл уткнулся в гравюры, а я изучал комнату. Там стоял буфет, приоткрытый, набитый всяким инструментом, а наверху лежала новенькая – что ты сказал тогда, Уилл? – новенькая лопатка. Точно такую же Николь нашёл рядом с головой Эллен. И тут я пришёл в некоторое смущение. Я никакой не Шерлок, но в нашей профессии есть что-то подобное, и когда старая леди вернулась, приступил к обаятельному разговору. Половина великого моего успеха в Ламбете – я начинал там грошовым врачом – крылась в …
- Эту часть мы опустим – твёрдо выразился МакНайт. – Убийство – вот что мне интересно.
- Подожду, пока тебя снова скрутит подагра. Тогда заинтересуешься, Сэнди. Итак, она размякла (как все они передо мною) и, подобно любому пациенту, захотела бесплатного совета. И получила его. Потом заговорили об Уоллине. Кажется, она была его нянькой и, так или иначе, знала хозяина с младенчества. Хозяин, по её словам, всегда был добр и не отличался здоровьем. В войну он был ранен, отравлен газом, перенёс гангрену и после этого – о, старушка была прекрасным диагностом – лишился рассудка, едва ли ни совсем. Она назвала это «заклятием».
- Прелесть – какая прелесть! – восхитился Бёрджес.
- То есть, его поцеловала фея? – допытывался МакНайт.
- Вроде того, Сэнди. Никогда прежде не слышал этого слова. Наверное, так говорят на западе. И говорила она медленно, таким гипнотическим голосом, будто лила из кувшинчика сливки. И всё ей сказанное ложилось в мою, сооружённую к случаю теорию. Война ударила по уоллиновой жизни, он получил рану, газ, гангрену и что-то – религиозная мания, подражание Джеку Потрошителю – могло выйти наверх в этом его кризисе. Я понял анамнез так, и старая леди любезно повторяла рассказ снова и снова, как будто бы загодя выстраивала Уоллину линию защиты. Превосходная вышла беседа. Родственники пациентов зачастую ведут себя именно так – в особенности жёны.