Редьярд Киплинг.
пер Crusoe
- Книга, книга – Писцовая Книга! – Вода пошла в Робертову мельницу; начался вечерний помол, деревянное Колесо ожило, и Дух Мельницы завёл песню – привычную, девятисотлетнюю песню.
- Вот Азор, вольный, надел в один род, ни гроша податей. Нун-нун-нунквам гелдавит - nun-nun-nunquam geldavit! Вот Рейнберт, один холоп да пашня да четыре арендатора – право на шесть свинок в роще, да две рыбные ловли по шести пенсов, да мельница в десять шиллингов, одна мельница, unum molinum. Была Рейнбертова – стала Робинова. Ныне и присно и вовеки вечные - tune et post et modo – Робертова мельница. Книга, книга – Окладная Книга!
- Признаюсь – призналась Чёрная Крыса. Она сидела на потолочной балке, кокетливо встопарщивая усы лапкою. – Признаюсь, что вполне довольна собственным положением, в социальном и материальном аспектах.
- Довольство – родовая черта ограниченности – сказала Серая Кошка, скрутившаяся клубком на куске дерюги.
- Но я понимаю вас – добавила она. – Сидеть по праву в центре мироздания – так?
- Да – ответила Чёрная Крыса, а старая мельница содрогнулась - тяжёлые жернова захрустели первым зерном. – Овладевает – именно так – тобой постепенно овладевает всё это, ставшее повседневной, органической частью нашего быта… Вы чувствуете так же?
- Так же – подтвердила Серая Кошка. – Разумеется, Дух Мельницы у нас в крови – ведь это мы!
- Книга, Книга - Судная Книга! – Колесо работало, проборматывая имущественные дела каждого сассекского данника, ибо оно знало Книгу от корки до корки. - In Ferle tenuit Abbatia de Wiltuna unam hidam et unam virgam et dimidiam. Nunquam geldavit. [1] Нунквам гелдавит! И Агемонд, вольный, полхайда и род. Я хорошо помню Агемонда. Отличный человек – мой друг. Женился на норманнской девице, а тогда все мы глядели свысока на норманнских выскочек. Что, Агемонд умер? Должно быть. Ох, мои дорогие! Дорогие мои! Я помню, как здесь, у этой двери выли волки – в лютую зиму тысяча пятьдесят девятого…. Essewelde hundredum nunquam geldum reddidit. Книга, Книга, Окладная Книга! На местности Эссельвельде задолженность по земельному налогу со дня Завоевания.
----------------------------
[1] «Вилтонское аббатство имеет в Фирле хайд и виргату и полвиргаты. Не платило ни гроша со дня Завоевания».
- Помимо прочего – продолжила Серая Кошка – атмосфера - это жизнь. Мы обитаем в здешних веяниях, среди воздействий долгой истории. А те, снаружи – она насторожила ухо в сторону двери – пришли к абсурдной институции, постановив, что крысы и кошки – умерив речь, я не скажу о природных врагах – что крысы и кошки в некотором роде антагонисты. Разумеется, в мельничном деле неизбежны какие-то жестокие, но действенные правила – я никогда не считала собственные стандарты абсолютной нормой – но если смотреть на вещи незашоренным взором, как дано обитателям центра мироздания, указанное жизненное правило кажется в чём-то чрезмерным. Почему, скажите на милость, либеральные взгляды некоторых ваших товарок на конечное назначение куля … э… крупчатки, ведь это так называется?
- Как-то вроде этого – подтвердила Чёрная Крыса, ставшая за три последних года придирчивым и пристрастным ценителем даров мельничного подпола.
- Спасибо, пусть это будет крупчатка. Итак, спрошу я вас – что проку портить мех и пищеварение в круговых гонках на пыльной арене и непременно при всякой с вами встречей?
- Никакого проку – подтвердила Чёрная Крыса – а мне, персоне, полагаю, пристойного поведения – неужели мне нужно хорониться и, улучив, что вы отлучились для обхода, заняться умерщвлением ваших прелестных детишек?
- Хорошо сказано! Но мы распространяемся о комической стороне дела – зевнула Серая Кошка. – А Мельник, судя по всему, серьёзно обеспокоен. Прошлым вечером, за чаем, он пускал в мою сторону гневные и крепкие тирады, повторяя слова «мышов не ловит». Именно эти слова. Его грамматика терзает меня как селёдочная кость в горле.
- И как вы поступили?
- Что можно противопоставить варварским воплям? Лишь промолчать и уйти. Я и ушла – в его кладовку. Полагаю, он оценил мой ответный выпад.
- Воистину, люди словно взбесились – отметила Чёрная Крыса. – Тут появился некоторый хулиганствующий субъект, откликается на имя Манглс – строитель – уже две недели хозяйничает в пристройках, что позади Колеса. И теперь на месте прежнего, живописного свинарничка стоит кубический ужас из красного кирпича. Вы заметили?
- В последнее время какие-то новые люди развили здесь бессмысленную активность. Они невоздержанно болтают. Я не могу постичь смысла их пребывания на мельнице – вздохнула Серая Кошка.
- На прошлой неделе двое из этих пришли с какими-то проводами, и тянули их по стенам. Провода обмазаны непонятным, но отвратительным составом и ведут к консолям со стеклянными пузырями. Полностью бесполезно в практическом смысле и совершенно безобразно в смысле эстетики. Что они задумали?
- А, вожди мятежа в Фаенце? Они мне известны, их двадцать четыре [2] – сказала кошка, кто хорошо провела время с дачниками, гостившими летом на мельничной ферме. - Какие там замыслы, пустое, лишь бы они не водили с собой собак. Я не люблю собак. Никаких.
------------------------------------
[2] Смысл: «Я вижу их насквозь», «Мне всё о них ведомо» и т.п. Цитата из пьесы «A Soul’s Tragedy» Браунинга, речь папского легата, его последние слова: «I have known four-and-twenty leaders of revolts!» - прежде он знал «three-and-twenty», 23-х; а потом, после всяких событий, узнал обо всём и ничто для него уже не тайна. Дачники, должно быть, ставили эту пьесу в лицах.
- Не пренебрегайте собаками – сонно бормотало Колесо. – Вилтонский аббат держал лучшую в графстве свору. И огродил Харрингтонский лес до самого Старт-Коммон. Алурик, вольный, воспротивился захвату. Они судились в Льюисе, но фримен ничего не добился от председательствующего Вильгельма де Варенна, а тот покарал его восемью шиллингами с четырьмя пенсами за измену, а аббат отлучил за богохульство. Потому что Алурик не был спортсмен. Потом аббатов брат женился… Как её имя? Забылось… Но маленькая такая, красотка. А дочь её была леди Филиппа. Потом, после пожалования баронства. Скакала как чёрт за гончими. Голосистая свора, теперь таких не разводят, но одна из лучших. Аббат заботился о псах. Так-то, но как звали женщину аббата? Книга, книга! Надо перейти к началу и пройтись по столетиям. Modo per omnia reddit burgum tunc—tunc—tunc! Город или местность? Погожу, вспомню, некуда торопиться – и Колесо застыло, густо роняя с боков серебряную капель.
- Нельзя – сказали Воды из шлюза. – Крутись.
Колесо качнулось вперёд, Воды зашумели в лопатках и загремели вниз, в темноту.
- Сегодня шумно – приметила Чёрная крыса. – Должно быть дождь в долине.
- Может и наводнение – зевнуло Колесо. – Сейчас не сезон, но они приходят, когда не ждёшь. Помню одно, сильное, – а Мельник ушёл спать, позабыв открыть шлюзовые ворота. Двести лет прошло, а то и больше, но я всё помню, отчётливо помню. Тревожная случилась ночь.
- Мы сняли это колесо с опор – закричали Воды – Мы сказали: «Плыви, погремушка!» А утром оно висело на дереве – в пяти милях отсюда.
- Плоская шутка! – сказала Кошка. – Но я уверена, что Колесо не растеряло обычного своего внутреннего достоинства.
- Не скажем насчет внутреннего. А вот внешне, когда мы натешились, оно было словно бубновый туз… Двигайся, двигайся! Крути! Надави!
- Зачем вы так неуёмны сегодня? – сонно бормотало Колесо – Я сомневаюсь, что стимул избыточного напора применим при исполнении повседневных по моему департаменту обязанностей. Надеюсь, меня почитают за джентльмена и не откажут в элементарной ответственности.
- Может и так – шумели воды, падая на колёсные лопатки. – Мы только видим, что ты заскорузло в опорах. Крути! Надави!
Колесо крякнуло и охнуло. Определённо, сегодняшний напор был силён сверх обыкновения; обороты возросли от шести с тремя восьмыми до восьми с третью в минуту. Шум, поднявшийся между тесных, заросших водяными травами стен обескуражил Серую Кошку.
- Когда, - печально сказало она – когда придёт работник, кто понимает в этих вещах за соответствующее вознаграждение? Когда он закроет этот неимоверный поток штукой-винтом, что наверху штуки-ящика?
- Как обычно, он перекроет воду в восемь – ответила Крыса – и тогда мы уйдём на ужин.
- Но нам не приказано работать до восьми – радостно шумели Воды. – Сегодня мы будем работать всю ночь.
- Неискоренимая агрессивность молодости отчасти искупается её бесконечным оптимизмом – сказала Кошка. - Наша запруда, рада сообщить, построена с расчётом на четырёхчасовую работу. Четыре часа на водосброс, не дольше. Уровень – это Жизнь.
- Слава Богу! – отзвалась Крыса. – И тогда они вернутся в родные канавы.
- Канавы! – возмутились Воды. – Равенгильский ручей никакая не канава! Он почти судоходен, а мы оттуда.
Колесо глухо билось под плотным, сплошным потоком водяной массы.
- Равенгильский ручей? – спросила Крыса. – Никогда не слыхала о Равенгильском ручье.
- А мы из Харпенденского – мы сошли с Колтонских холмов. Фи! Как воняют местные струи, не то что в наших вересковых краях – на колесом навис следующий пятифутовый вал; упал грохнул, клокотнул и ушёл.
- Неужто? – спросила Серая Кошка. – Мне неловко огорчать вас, но между Равенгильским ручьём и нашей долиной высится гряда непроходимых гор, и мы за девять миль от Колтонских холмов. Это совершенно обособленная водная система.
- Всё так – ухмыльнулась Крыса, - однако не забывайте, что в юности вода всегда течёт в гору.
- Ох, горе, горюшко, горе-то какое! – застенали Воды, взяв колесо в охват. – Только нет между Равенгильским ручьём и здешними местами ничего такого, что нельзя поправить тоннелем в сто ярдов и несколькими квадратными ярдами бетонированной площадки – вот и поправили. А Харпенденский начинается севернее Равенгильского и впадает в Равенгильский у подножья Колтонских высот – там, где растут большие падубы – и мы оттуда! – Это сказали чистые и прозрачные Воды, пришедшие с меловых холмов.
- А Баттенские пруды, родниковые пруды, что идут по Рысьему Лесу, и старый Ведьмин Ключ подбавляет им воды под Чарт Хоу, а мы – мы – мы - в нас перемешаны эти воды! – Это сказали Воды холмистого, торфяного, болотистого края: в хлопьях пены и смуглые, словно портер.
- Весьма интересные сведения – мурлыкала Кошка, глядя на скользящие потоки – и я не сомневаюсь в сугубой важности таких географических пунктов как Рысий Лес или Лисий Лес; однако, при всём уважении к вашей работе я стала бы чрезвычайно признательна, делай вы её – скажем так – с меньшим буйством.
- Книга – книга - книга - книга - книга – судная книга! – Подстёгнутое Колесо работало теперь без ленцы. – Был в Бургельстатлоне монах и держал он хайд да полхайда от графа Годвина с восемью вилланами. Где церковь – там и монах… Помню монаха. Благослови его бог, ведь он так споро перебирал чётки… но я кручусь теперь быстрее… а ещё рощицу на семь свинок. Должно быть, я делаю двенадцать в минуту… прямо как паровое. Чортово изобретение этот пар! … Не подошло ли время обеда, или, предположим, молитвы? Нельзя же так поднимать давление, день ото дня, безо всякой жалости. Я, разумеется, не о себе. Noblesse oblige, вы поймёте. Я забочусь о жерновах, Нижнем и Верхнем. Они вытесаны из грубого камня. Нельзя ожидать от них…
- Ты за нас не беспокойся – сипло проскрипели Жернова. – Ты подавай нам мощность, а мы обеспечим помол загрузки.
- Но диктовать такие условия службы! Разве это не легкомысленная нечестивость? – ворчало Колесо. – Припоминаю, что сказано о Божьих Мельницах – «медленно». Медленно мелют, так и сказано!
- Но мы не Божьи Мельницы. Мы только Жернова, Верхний и Нижний. Нас не учили быть другими. Мы переводим в работу энергию, что идёт через тебя.
- Так; но будем милосердыми при всей нашей силе. Поглядите, какие прелестные маленькие растеньица растут на моих деревянных деталях. Пять видов редких водорослей на одном – даже поменьше – квадратном ярде. А сейчас все эти нежные перлы природы прискорбно мотаются в чудовищных водяных струях.
- Ха – рыкнули Жернова. – Какое благочестие, какой вкус к ботанике! Не ожидали такого от Колеса, что прошлой осенью подмяло извозчичьего сына. Никак о нём не беспокоясь.
- Ему стоило быть сообразительнее.
- И нежным перлам стоит. Скажи им, пусть растут в безопасном месте.
- Чисто механическая жизнь унижает в достоинстве и побуждает к жестокости – сказала Кошка Крысе.
- И на камнях растут маленькие прелестные растеньица – примирительно заметила Крыса. – По стенам Даунской церкви сплошь вьются ад-и-антум [3] и сколопендровый листовик, точь в точь как водоросли по Колесу. Вообразите, как любуются ими наши крепкие поселяне, копнящие сено!
-------------------------------------
[3] Адиантум, папортник
- Чёрт побери! – сказали Жернова. – Чего только не наслушаешься в центре мироздания! – и они затянули песню, что поют все водяные мельницы в Англии, когда не болтают о чём-нибудь ещё:
На речке Ди жил мукомол
Беспечно жил, свободно
Муку молол, да песню вёл
С припевом старомодным
И потом, вслед за глухим шлепком очередной мучной выгрузки:
Все вы, вы мне все безразличны
Всем вам на меня наплевать!
- Смотрите, и камни усвоили кое-что из здешней атмосферы – сказала Серая Кошка. – Девять десятых всех бед современного мира приходят из-за неумения обособиться.
- Один из вашего народа погиб от такого неумения? – спросила Крыса.
- Только один. Его пример усвоен поколениями. [4]
--------------------
[4] «Любопытство губит кота».
- А! Но как же насчёт «не зная броду?» - съязвили Воды.
- Затасканные остроты и неуместные аналогии – другой и верный знак провинциализма! – Серая Кошка вздёрнула эспаньолку. – Я должна поспать. При моих общественных обязанностях, отдыхать приходиться урывками; но, как верно сказал наш старый друг, Noblesse oblige… Пожалейте меня! Три ночных раута в деревне, а потом сельские танцы в долине!
- То есть, мы вряд ли увидим вас на чердаке до двух? А наша молодёжь затеяла на сегодня танцы, ночные пляски на мягких кулях, с наилучшей белой мукой – ответила Чёрная Крыса.
- Кажется, мне предписано не допускать собраний подобного рода, но молодость есть молодость… Кстати, человеки в последние дни ставят мою молочную мисочку на чердак; надеюсь, ваше юношество отнесётся к этому с пониманием.
- Милая моя леди – тут Чёрная Крыса отпустила поклон – речь ваша печалит меня. Ранит невыразимо. И после стольких лет дружбы!
- Большой приём, смешанное общество – полнится со всех дорог и изгородей, если можно так выразиться [5]; в таком собрании никто не поручится и за близких друзей. Я никогда не пыталась. Пока мне распевают, услаждая во всё горло; пока есть силы для чердачного раута, я вольнодумна, словно эти шумные Воды, встретившиеся за нашей запрудой.
-------------------------
[5] Господин сказал рабу: пойди по дорогам и изгородям и убеди придти, чтобы наполнился дом мой. Ибо сказываю вам, что никто из тех званых не вкусит моего ужина, ибо много званых, но мало избранных. Лк., 14: 23-24
- Мы не встретились. Мы уже перемешались. Мы теперь одно – прожурчали Воды.
- Всё шумите? – спросила Кошка. – Пустое, Мельник уже собрался к затвору. Вожди мятежа в Фаенце, они мне известны – четыре – или пять – и ещё двадцать… Немного пузырей за плотиной, немного шума в шлюзе, пара плесков колеса, а потом…
- А потом они поймут, что ничего в мире не изменилось – сказала Чёрная Крыса. – Что старые обыкновения удержались, выжили, и в цене – и наш старый друг в первую очередь. И, кстати – она обратилась к Колесу – мы, кажется, можем поздравить вас с очередной наградой?
- За исключительные заслуги – безотносительно – хотя в вашем случае это и не так – к упорной, многолетней работе над различными улучшениями в мельничном хозяйстве - Кошке доверяли ораторствовать на всяких, чердачных и хмелесушилочных комитетах. – Дважды заслуженной, скажу я, за немногословное и величавое бытие, за укор, что вы бросаете многословным, неуёмно-суетливым требованиям этого – гм – некоторых людей. В какой же форме вас наградили?
- Это – застенчиво сказало Колесо – шестерни машинного производства сбоку моей крыльчатки.
- Крыльчатка! Божественно! – восхитилась Крыса. – Любая мышь мечтает стать летучей!
- Моя крыльчатка иного рода – ответило Колесо – но награда, в самом деле, хороша: зубчатые круги из металла. Нелепо, разумеется, но каков почёт! Мистер Манглс при подручном герольде лично возложили на меня шестерню – со стороны левого обода, эта сторона не видна изнутри мельницы. Не имея в мыслях распространяться на сей предмет – равно как и о новых стальных полосах на моём валу – ярко-красных, извольте заметить – для лучшей отчётливости во всяких случаях – я всё же отброшу ложную скромность: отличие это, скажу вам, немало меня порадовало.
- Что за изысканная благодарность! – сказала Чёрная Крыса. – Я просто обязана выкроить часок утренних сумерек и осмотреть вашу левую сторону.
- Кстати о сумерках – спросила Серая Кошка – возможно, вы сможете пролить свет на нынешнюю активность мистера Манглса? Кажется, он строит маленькие конурки на дальней стороне отводного канала. Поверьте, в моём вопросе нет пошлого любопытства.
- Это затрагивает интересы нашего Ордена – просто, но твёрдо заявила Чёрная Крыса.
- Спасибо – ответило Колесо. – Дайте подумать, сумею ли я дать точный отчёт. Во всех этих россказнях нет никакой системы. Книга! Книга! Книга! Со стороны Колеса, что обращена к Бургельстатлону, где до сих пор стоял хлев для трёх свинок, Манглс, вольный, с четырьмя холопами и двумя повозками по две тысячи кирпичей в каждой, выстроил новый маленький домик в пять с половиной квадратных ярдов под железной крышей и с цементным полом. Вчера, и ныне, и присно пиво большими кружками. И Фельден, не местный, с тремя холопами и очень большой повозкой, доставил одну машину из железа и меди и маленькую железную мельничку в четыре фута и широкую кожаную полосу. И Манглс, строитель, с парой холопов соорудил для машины основание; и ещё основание из нового кирпича с проводами для маленькой мельнички. Ещё там стоят потиры, заполненные водой и железом, и число им пятьдесят семь. И стоило всё это одну сотню и семьдесят четыре фунта… Простите, если отчёт недостаточно ясен, но вы можете пойти и убедиться сами.
- Весьма вразумительно – сказала Кошка. Скромная похвала с её стороны – язык Судной Книги, честно говоря, не слишком подходит для точного описания маленькой, но полноценной электроосветительной установки, берущей энергию от водяного колеса посредством шестерён и шкива.
- Убедитесь сами – сделайте одолжение – убедитесь сами! – Воды клокотали, задыхаясь от смеха.
- Послушайте – гневно сказала Крыса – Возможно, я заблуждаюсь, но совершенно отказываюсь понимать зачем здесь эти – гм – назойливые соглядатаи. Мы говорим о материях, что касаются одного нашего Ордена.
И здесь они услышали, как слышали много раз и прежде, что Мельник запирает воду. Жернова прекратили скрежет и громыхание; наступила глухая тишина, прерываемая редким падением капель с остановившегося колеса. Потом какая-то водяная птичка с запруды захлопотала крыльями, спускаясь в гнездо; по воде, с шумом упавшего бревна, хлопнула водяная крыса.
- Вот и всё – как обычно, как всё обычно заканчивается в это самое время. Слышите – Мельник идёт спать. И это обычно. И ничего больше не случится – сказала Кошка.
Что-то лязгнуло в доме, устроенном на месте свинарника. Металл ударил о металл со звонким стуком.
- Можно пускать? – крикнул Мельник.
- Ага – ответили из генераторной.
- Там человек, в этом новом домике Манглса! – пискнула Крыса.
- Что с того? – спросила Серая Кошка. – Легко предположить, что манглсова хибара цвета кошачьего корма просто кишит человеками, вы ведь сами говорили - - что - -?
А потом был грохот освобождённой воды, что рухнула на Колесо с невиданной мощью, скрежет шестерён, гул – словно от шершня – и вместо непроглядной тьмы внутри стен старой мельницы настал безжалостный белый свет. Он высветил каждую паутинку, каждый сучок и волоконце на балках и полу; и стены, испещрённые тенями хлопьев грубой штукатурки, стали похожи на фотографии гористой лунной поверхности.
- Смотрите! Глядите! Любуйтесь – шикали Воды, идущие полным потоком. – Да, убедитесь сами! И ничего больше не случиться. Теперь видите?
Ошарашенная до полусмерти Крыса упала с балки на пол. Кошка, повинуясь инстинкту, запрыгнула под самый потолок, выпучила глаза, оскалилась, и забилась в угол, чтобы дать бой любому ужасу, что выйдет против неё. Но никто не вышел. Вслед за несколькими долгими минутами бурного переживания, хвост её утерял вид проволочного ёршика и принял повседневное очертание.
- Что бы это ни было – наконец вымолвило Колесо – это чересчур. Они не смогут оставить так надолго, вы понимаете.
- Знаешь, что было – то прошло, старина – ответили Воды – и давно утекло. Теперь держи полный напор. Твой вал окован новыми стальными обручами и выдержит любую нагрузку. Сюда, Равенгилл, Харпенден, Колтонцы! Сюда Баттенские пруды, и Ведьмин Ключ! Возьмёмся вместе, покажем этим джентльменам, как надо работать!
- Но – но – я думало, что это ради красоты. Зачем – почему – отчего – это ведь лишний для меня труд!
- Точно. Теперь ты – когда станет нужно – будешь питать до шестидесяти восьмисвечовых ламп. Но вряд ли они станут включать все одновременно.
- А! Я так и знала – сказала Кошка. – Но ждите отпора.
- А помимо этого – добавили Воды – ты будешь исполнять и прежнюю, мельничную работу.
- Невозможно – вибрировало старое Колесо. – Алурик никогда не делал такого – ни Азор, ни Рейнберт. Даже Вильгельм де Варенн. Даже папский легат. Нет такого прецедента. Говорю вам, нет прецедента, чтобы колесо работало как сейчас я.
- Обожди немного. Мы быстро поправим дело с прецедентами. Алурик и вся эта братия мертвы. И легат помер. Ты и вообразить не можешь, насколько они мертвы, а мы здесь – мы, Воды Пяти Речных Систем. Мы занятнее Писцовой Книги. Хочешь послушать о землевладении в Рысьем Лесу? Прежде всего, о сквоттерстве? - Гогочущие Воды плескались, перебивая друг друга кощунственным хихиканьем и болтовнёй.
- - И есть в той местности Дженкинс, жестянщик с одной собакой – единым канисом, unus canis – и держит он, по милости Божией и по привычке к упорной работе один хайд, unum hidam, то есть картошку посадил, на большом поле. Отменный парень, Дженкинс. Друг наш. Кто же, чёрт возьми, владеет Дженкинсом?... А в местности Кантон живёт один углежог - irreligiosissimus homo – немного мошенник – но отличный спортсмен. Ibi est ecclesia. Non multum. Там есть церковь. Небольшая. Поганенькая церквушка, qua потому что episcopus в смысле викарий досаждал нонконформистам tunc et post et modo и ныне и присно и пока они не построили конгрегационалистскую церковь из тёсаного камня с фасадом из красного кирпича, что обошёлся в четыре тысячи невозвратных - defendebat se – фунтов стерлингов.
- Углежоги, викарии, схизматики и фасад из красного кирпича – стонало Колесо. – Но это сущее богохульство. Что за воды льются теперь на меня?
- Воды сточных канав. Мне дурно от этого света! – пожаловалась Кошка, приводя в порядок меховую шубку.
- Мы спустились с облаков и поднялись из глубин с ключами, как все воды на этом свете. Тебе это удивительно? – спросили Воды.
- Конечно же нет. Я, не в пример вам, знаю свою работу. И ропщу лишь на ваши неуёмность и непочтительность. Вы – судя по пародии на Священный Том (Колесо назвало так Судную Книгу) – не способны на дистинкцию, ровняя себя с лучшими.
- О, лучшими! – благоговейно прожурчали Воды. – Есть ли тут, среди нашей проклятой расы, те, кто не спустились с облаков, или…
- Увольте меня от болтовни – настояло Колесо. – Вы неспособны к пониманию. Сам тон – ваш тон, на который мы указали.
- Точно, самый их тон – сказала Чёрная Крыса, кто как подруга приводила себя в порядок, укладывая волосок к волоску.
- Если ты станешь немного внимательнее к порученной работе, и чуточку поступишься щепетильными рассуждениями о чувствах, то взыщешь больше почтения от нас, кто даёт тебе энергию - вернее, тратит на тебя напор – ответили Воды.
- Несколько веков ушли у меня на тщательное усвоение знаний, что вы теперь оспариваете с вопиющим легкомыслием – проскрипело Колесо.
- Оспариваем! Диспут! – шумели маленькие волны, убегая по нижнему водостоку. – Налегайте вы, за нами. Не давайте ему спуску!
Отлично скреплённая конструкция содрогнулась от неловкости до самых торцевых крышек опорных подшипников, потому что напирающие Воды сказали: «Очень хорошо», и задали простой вопрос: «Опиши нам работу, что ты делаешь сейчас – что это за дело в твоём представлении?»
- Отрицая вызывающую формулировку вашего вопроса, отвечу – только из вежливости – что занято гомогенизацией крахмалистой структуры, с тайным и ведомым только мне конечным назначением.
- Вздор – сказали Воды. – Нетрудное никому пустомельство. Первый же прямой вопрос раскрыл твоё полное небрежение к собственной работе. Слушай, старина. Благодаря нам, ты сейчас крутишь машину, ничего не зная об её конструкции; а эта машина умеет – по проводам, ветвление которых глубоко безразлично твоему величию – умеет доставлять энергию в местности, что расположены далеко за умственным твоим горизонтом, с целью, что превосходит всякое твоё воображение (если ты вообще способно воображать) и в цели этой ты ни бельмеса не смыслишь, и никогда не будешь смыслить. Понятно, или нам предпочтительнее выражаться в более многосложных терминах?
- Вы необыкновенно, очаровательно чванливы, но укажу, что благопристойность и – милый старик, аббат Вилтона сумел бы изложить это на звучной монастырской латыни получше меня – запас учёности не всегда идёт об руку с захламлённой головой и пустомельством обо всём на свете.
- Ах, этот милейший старик, аббат Вилтонский! – с симпатией отозвалась Крыса, оторвавшись от вылизывания брюшка. Очаровательная персона – истинный учёный и джентльмен. Зачем его нет с нами?
- Фонтаны Рая! – Воды взъярились и забурлили. – Оно останавливает работу и мелет чушь. Оно оглушительно выскрипывает жалобы, оно безнадёжно застряло в прошлом времени! Оно приглашает Воды Пяти Бассейнов, демонстрирует им свою супер-пупер-сверх-некомпетентность, а затем говорит о некоторых – невысказанных – запасах учёности, сокрытых за затвором скромности. Банальная, круглая, законченная в своём совершенстве дыра от баранки; ты – диво, о Колесо.
- Я не претендую быть чем-то большим, нежели органическая часть общепринятой и совсем не скороспелой институции.
- Пусть так – сказали Воды. – А теперь пошло… быстрее…
- Доколе? – спросила Колесо.
- Дотоле. Пока коробка с банками в этом доме не начнёт жужжать и вонять – пускать газ, если сказать точнее.
- Уже воняет – сказала Кошка принюхавшись.
- Это показывает, что наши аккумуляторы заряжены. Когда аккумуляторы разрядятся и свет померкнет, мы подхлестнём тебя, и ты станешь крутиться и крутиться снова.
- Манглс и его компания устроили вашу старость – сказала Кошка – вы станете крутиться и крутиться под водяной плёткой, до самого конца.
- Для того лишь – подхватила Крыса – чтобы бросать грубый и ненужный свет, иллюминируя все огрехи мира. Огрехи, что мы должны – э – что всегда были скрыты. А эти, пока вы крутитесь, будут бесшабашно глумиться над пустяковым, но насущным титулованием, что делает из толпы Общество.
- Да, Общество – сказала Кошка – с его деликатными, сумеречными полутонами; нечёткими, неопределёнными дистанциями. С его неожиданностями, исчезновениями, встречами, головокружительными кульбитами – с громкоголосыми хорами во славу утренней звезды, с томными дрёмами на солнышке под изгородью.
- О, Пуссалина, ты будешь бродить по крышам как прежде – ответили смеющиеся Воды. – Мы тебе не помеха.
- По крышам, как же! – прошипела Кошка.
- Ну, или где-то там, это всё равно – настаивали Воды. – Мы регулярно наблюдаем за этими маленькими радостями жизни, когда идём с работы.
- И – но, боюсь, я говорю с глухими – и вы остались к этому безразличны? – спросило Колесо.
- Ничуть! – ответили Воды. – Мы выучили шесть отменных синонимов к слову «бездельничать».
- Но (и с тем же чувством, что проповедую в пустыне) – вам никогда не случалось увидеть разницы – маленького различия – между совершенным животным, так сказать жвачной тупостью бычьей умственной лени и интеллектуальным, щепетильно отмеренным досугом рафинированного индивидуума?
- Разумеется. Бычья умственная лень идёт спать под изгородь, а когда окликнут к работе, то встанет и глазом не моргнёт. Мы наблюдали такое – в пору сенокоса – по всем окрестным полям. А рафинированный индивидуум достаточно остёр, чтобы сочинить оправдание безделью и достаточно убог, чтобы чваниться, когда оправдание отвергается. Держи обороты!
- Но дорогие мои друзья, никакому джентльмену не свойственно, по вашим словам, чваниться. Некоторая природная гордость, не более того, возбраняет ему - -
- Не возбраняет. Делает всё, что захочет – было бы желание. Оставь! За кого ты нас держишь? Ты впрямь думаешь, что мы проползли с облаками полнеба, а с туманами полземли, чтобы перебрёхиваться в урочный час со старой ленивой перечной мельницей навроде тебя?
- Мне не пристало переходить на личности. Скажу лишь, что не могу принять и отвергаю теперешнее своё положение.
- Отвергай и впредь. От этого ничего не изменится. А будешь упорствовать в отвержении, они, вероятно, заменят тебя турбиной.
- Что такое турбина? – быстро спросило Колесо.
- Ладная малютка, тебе не понять. Необыкновенно оборотистая. Но ты не станешь упорствовать. Твой вал укрепили отличными, красными ободьями, а эта новая ведущая шестерня машинной выделки, она – она словно пиявка на стебле лилии! Твоих старых костей хватит на столетия работы – стоит только захотеть – а, с точки зрения механики, турбина не намного эффективнее колеса с верхней подачей при таком напоре воды.
- То есть меня станут оценивать впредь с точки зрения механики? Меня, кого рисовали пять членов Королевской Академии!
- О, тебя изобразят и пятьсот – разумеется, в нерабочие часы. Но пока ты на работе, ты будешь работать. Ты не станешь приостанавливаться, чтобы подумать или поговорить о цветочках, пташках, пустячках и метафизике крахмалистой субстанции. Ты будешь беспрерывно вращаться; и новая высота напора обеспечит непрерывность твоего вращения.
- С моей стороны скороспелое и даже предварительное заключение об этом предмете стало бы чрезвычайным неразумием. Я подвергну его самому скрупулёзному размышлению – сказало Колесо.
- Изволь – веско ответили колёса. – Привет! Вот и Мельник возвратился.
Кошка переместилась на мягчайший из кулей и приняла картинную позу, а Крыса, без спешки, но и без промедления скользнула за мешки с мукой, словно вспомнив об условленной заранее встрече.
В дверном проёме обок с молодым Инженером встал широко ухмыляющийся Мельник.
- Отлично – отлично – превосходно! Просто великолепно! Но здесь очень нечисто. Теперь, с этими лампами, я понял, что никогда толком не видел собственной мельницы. Она требует порядочного ремонта.
- О, думаю, что должна сдержанно согласиться с этим примитивным сословием. Они имеют своё назначение. Эти низкие ведают моим молоком. – Кошка, переступая мысочками лапок, вышла и потёрлась мордою о мельниково колено.
- А, кисанька – остановился мельник. – Ты мошенница, как и все эти, кто и мыши для меня не поймает. Прелестная, гладкая, сладкоголосая мошенница, вот кто ты. И мне чертовски хочется…
- Хорошо работает – сказал Инженер, указывая на кули, откуда блестели крысиные глазки. – Крысы и Кошки – одна компания, видите?
- Хорошо жили – только всему хорошему когда-нибудь конец. Я сыт по горло. Пойди, киска, поплавай, поброди, пойми цену своему отборному корму.
- Ишь ты – сказали Воды, плеща вокруг Кошки, кто забарахталась вдруг посреди водослива. – Привет, Мьюсалина! Ты, вроде бы, поссорилась с наилучшим другом? Выгребай налево. Там помельче. Карабкайся по ольховому корню, поцепче! Приятной ночи!
- Такую крысу невозможно поймать – сказал Мельник Инженеру. Молодой человек яростно лупил тросточкой по мешкам. – Это необычные твари. Это старая чёрная английская порода.
- Боже мой, в самом деле? Надо непременно поймать такую, на чучело.
*****
Спустя шесть месяцев, холодным январским днём, Мельник, по обыкновению, открыл вход Водам.
- Поторапливайтесь! Сегодня подключены оба привода – сказало Колесо, с удовольствием вздрогнув под первым броском ледяного потока. Только что пришёл груз – тяжёлый груз зерна из Ламберс-Вуд. Одиннадцать миль за полтора часа на нашем новом грузовичке; а ещё Мельник поставил пять новых пятисвечовых ламп в коровник. Я запитаю их к ночи. Одна корова вот-вот отелится. О, о чём это я – что нового на Колтонских холмах?
- Вода там на обычном уровне – а почему ты спрашиваешь? – спросили Воды, глубокий и полновесный поток.
- Потому что Манглс и Фельден и Миллер говорят, что надо нарастить генераторную мощность и запустить электрическую хмелесушилку. Вот я и думаю, готовы ли вы - -
- Тысяча извинений – гоготнули воды – о чём это ты?
- О том, разумеется, хватит ли у вас силёнок для такой работы. Это ведь крупный контракт. Нам понадобятся все Харпенденские, и Баттенские, из прудов; и Ведьмины Ключи, и водоразбор Чарт Хоу.
- Мы разовьём любую мощность, сильнее нас в целом свете не сыщешь – ответили Воды. – Только устоишь ли ты, если мы пойдём с таким напором?
- Разумеется – сказало Колесо. – Манглс собирается переделать меня в набор турбин – прелестная выйдет конструкция.
- О… Но… Должно быть мы обмелели рассудком на морозе, так что подскажите – с кем мы теперь разговариваем? – спросили в изумлении Воды.
- Со мной – Духом Мельницы, разумеется.
- А не со старым Колесом?
- Мне довелось жить в старом Колесе. Но теперь, совсем скоро, я уйду жить в турбины – как же иначе? Что есть незыблемого на земле внизу?
- Ничего такого нет – ответили Воды. – Нет кумира на земле внизу, и в водах ниже земли. [6] Но мы прежде думали, что турбина непривлекательное для вас жилище.
------------------------------
[6] «Второзаконие», 5:8
- Непривлекательное? Для меня? Дорогие друзья, турбины дают полторы тысячи оборотов в минуту – а с вашей помощью мы сумеем разогнать их до полной скорости. Послушайте, с турбинами возможно всё; и мы будем молоть, сушить, освещать, греть! Так будет – если вы дадите на то согласие, Воды Пяти Бассейнов.
- О, мы согласны, мы ждём этого с давних пор.
- Так почему же вы молчали?
- Не знаем. Должно быть, запамятовали – Воды едва удерживались, чтобы не забурлить в буйном хохоте.
- Какая беспечность! Друзья мои, надо идти в ногу со временем. Вам стоило лишь сказать, и мы давно устроили бы всё наилучшим образом – четыре хорошие турбины, да новый, опрятный кирпичный водовод – так? А эти старые колёса один лишь абсурдный анахронизм.
- Ну – сказала Кошка, кто вернулась на прежнее место после недолгого гордого отсутствия, ничуть не отойдя от прежних умозрений – благодарение Пахт и Старым Богам; милостью их, одна я – при всех переменах – остаюсь воплощённым Духом Мельницы!
Она оглянулась, выглядывая задушевную подругу, Чёрную Крысу; но Инженер, днями, всё-таки сумел поймать её и набил чучело и поставил чучело под стеклянный колпак, потому что это была редкая крыса подлинной чёрной английской породы. А такие крысы, судя по отчётам, быстро исчезают под натиском пришелиц рыжей разновидности.