Смерть научного руководителя.
Научный руководитель Анна Николаевна сказала, что работы осталось в худшем случае на месяц, и что надо:
- А: (этот звук выходил из неё похожим на отрыжку) – провести частотный анализ по словам и устойчивым сочетаниям, чтобы полностью доказать идентичность Филина, Обсерватора, Дальского. Это и так ясно, но в учёном совете есть одна неприятная личность… Умному, впрочем, достаточно.
- Б: (этот звук выходил из неё как полноценно-обсценное слово) – сделать таблицу имён и лиц, встречающихся в текстах Дальского, Филина и Обсерватора, которые, как мы безупречно докажем, на самом деле Сверчков. Нам не хватает объёма, а таблица – объём.
Засим она назначила встречу через две недели и выставила Перцова вон.
Дальнейшее случилось из-за того, что Перцов был человек старательный и понял «А» в расширенном смысле: если бы он удовольствовался для анализа только семнадцатью статейками Филина, Обсерватора и Дальского в разнообразных листках-однодневках, работа вышла бы в срок и с нужным результатом. Исследователь, однако, припас в рукаве козырную карту: Сверчков, как то обнаружилось совершенно случайно, вёл гонорарную тяжбу с известным московским издателем – настолько известным, что бумаги его не пропали, но сохранились под буквенно-цифровым шифром в сыром и дальнем архивном закоулке. Был дан запрос; прошло должное время и Перцов получил в руки картон со множеством тетрадок, листов и листиков – в том числе и тяжебную переписку издателя со Сверчковым.
Семнадцать статеек с интереснейшими для москвичей конца 19 века – да и для москвичей современных - темами: «Карточные гадания», «Ворожба», «Приёмы первой помощи», «Домашняя травяная аптека», «Хиромантия», «Явления духов», «Приметы», «Целебные водочные настои» и т.д. при общем подзаголовке «Для пытливых умов» писал один человек; но он не был Сверчков. Частотный анализ не давал сходства ни по словарю, ни по синтаксису. Переписка с её суконным слогом и игриво-образные статейки никак не выводили исследователя на одну личность – их было две.
Тем временем, прошли две недели, и Анна Николаевна выказала неудовольствие, разложенное по новым пунктам, именно:
- А: это был какой-то литературный негр – и что с того? Кто велел рыть архивы? Что за виляния на прямом пути к защите? Забыть, не упоминать, перейти к «Б».
- Б: делать, как сказано!
- В: или вам не нужна учёная степень?
- Г: вы взяты из милости и только затем, что мне нужно учёное звание.
Засим она назначила встречу через две недели и выставила Перцова вон.
С «Б» вышло не легче. Самым частым персонажем в писаниях Сверчкова – впрочем, уже не Сверчкова – была его бабушка – впрочем, уже не его. Словом, бабушка. Множество ценных указаний о водочных настойках, гаданиях, целении, траволечении предварялись и сопровождались отсылками на эту бодрую старушку, хлопотавшую над многими вещами и в самых разных обстоятельствах, в том числе в разных географических обстоятельствах; так, в «Домашней травяной аптеке» бабушка «собирала лютик утренней порой на берегах Припяти»; на запах сиреневого отвара «сбегалась вся детвора Торжка»; и автор помнит «жужжанье пчёл над туберозами в нашем мещорском имении». Естественно, что туберозы затем обрабатывались бабушкой в перегонном кубе «по обыкновенному для Бессарабии способу». Увы, но Перцов не ушёл от соблазна и выписал в отдельную колонку таблицы «Б» географию бабушкиных трудов; результат поразил его.
Тридцать отсылок в семнадцати текстах указывали на тридцать разных мест – от Буга до Уральских гор; от Архангельска, до Севастополя; но семнадцать били в одну точку, причём семнадцатью разнообразными способами. Указывались числа вёрст и направления от перекрёстка двух известных трактов; от озера или речного притока – причём последние были поименованы явно; окрестные деревни; глиняный карьер; каторжная пересылка; мукомольная фабрика. В рассыпанном между семнадцатью статьями виде эта особенность совершенно скрадывалась, но весь материал, собранный воедино и нанесённый на карту давал одну точку с семнадцатью на неё указаниями – и равномерную россыпь точек вокруг.
Место это было селом в Курской губернии; владением исстари некоторых Вельяминовых - узнать это стало совершенно несложно, настолько точны были указания. А фамилия Вельяминов – тут Перцов едва не пустился впляс – встретилась ему в переписке Сверчкова по гонорарной тяжбе.
«Не вам, милостивый государь – грозно пенял издатель Сверчкову – рассуждать о порядочности! Все знают о ваших делах с Вельяминовым, да помалкивают из сострадания к этому несчастному».
Очевидно, Вельяминов и был тем самым литературным негром; дело явно шло на лад. Перцов немедленно двинулся в историческую библиотеку и дал запрос по имению Вельяминовых в Курской губернии.
Материал отыскался в отделе «Крестьянское движение в 70-80 гг. 19 века» и, по перекрёстной ссылке, в «Народных суевериях». Заинтригованный Перцов перебирал листы.
Крестьяне спалили усадьбу Вельяминовых дотла в ночь с 7 на 8 апреля 1875 года; в живых остался один только Иван Вельяминов – московский студент, гостивший у родителей. Он успел спрятаться в подвал, закрылся там наглухо и уцелел – но полностью лишился дара речи от пережитого ужаса.
Урядник писал о «совершенной покорности» поджигателей. Временнообязанные уверяли, что жгли ради «веры православной», что старая барыня не давала провести честное межевание и напускала на недовольных «чорта». «Чорт» по очереди унёс в «обгорелые колодцы» троих смутьянов; тогда селяне сговорились и пустили красного петуха. После протокола урядника об осмотре шли листы проведённого следствия. Перцов засиделся над ними надолго.
Анна Николаевна исторгала параграфы – на этот раз их было много – а Перцов наслаждался новым, небывалым своим состоянием: лёгким, вольным, бесшабашным. Он смотрел в открытый рот научной руководительницы – в отверстие, окаймлённое редкими зубами и редкими усиками, где шевелился белёсый язык, и в который раз обращался к приятнейшей сути своего открытия: «Так, он стал лишён языка, но нашёл посредника, медиума – убогого, нечистого, но говорящего под диктовку нужные слова. «Для пытливых умов». Для того, кто поймёт. Семнадцать марок подлинности при семнадцати верных фразах. Золотое ядрышко в словесной шелухе. Интересно, какое имя он мечтал, но не мог сказать? Сверчкова? Или иное имя?».
Затем он поднялся и вышел вон, услышав на пороге пункты «к» и «л»:
- Бездарь, сумасшедший;
- Вон с кафедры с волчьим билетом.
Следующий год, в особенности весна, лето и осень, прошли в хлопотливой и радостной деятельности. Клиентам очень нравились и гадания - по руке, по картам, на воске – и траволечение от простуд и депрессий, ревматизмов и головокружений; водочные настои получили хороший сбыт; полиция пользовалась перцовскими услугами, похваливала, и брала сверх того совсем немного денег. Два- три раза в месяц Перцов садился на вечерний поезд и успевал в бывшее владение Вельяминовых к самому рассвету; он оставался там на целый день и собирал среди высокого, пахучего разнотравья цветы, листья, стебли и корни, сторонясь трёх куп высоченного болиголова вокруг трёх оползших, но всё ещё глубоких ям на пологом косогоре. Место было красивое, но глухое, безлюдное – местные жители отчего-то обходили его стороной.
Последний сбор прошёл по первому снегу, в ноябре. Перцов торопился и нервно ковырял подмёрзшую землю, стараясь успеть до ранних осенних сумерек, но всё обошлось, и белый зрачок волчьей звезды увидел лишь уходящий на Москву поезд.
Под рождество, Перцов отменил клиентов, налил вина, сел у лампы и стал перечитывать листы следствия по делу о поджоге Вельяминовых, улыбаясь своим мыслям.
«Ростом оно со здорового мужика… Кожа серая, морщинистая… Весь покрыт редким волосом… Лапы тонкие и длинные… Ищет на кого указано, кидается и словно обнимает…»
«Края ям найдены оплавленными. Должно быть, это места ударов молний при нередких в той местности сухих грозах…»
«…бытующие от невежества суеверия. Нашли бы полезным переселение на предназначенные к тому казённые земли в административном порядке… Гласность процесса может обернуться вспышкой…»
Время подошло. Перцов зажёг приготовленную свечу, набрал нужный номер, ответил на «Аллё!» - «Пункт «я», Анна Николаевна!» - и прыснул в пламя красной жидкостью из склянки.