Запертая комната Голембы.
Рассказы сыщика Голембы, записанные с его слов Crusoe. (При желании и досуге см. также "Восемь презервативов").
- Журналисты – отметил Големба после моих сетований на гнетущее однообразие газетных статей – вообще склонны к шаблонам. Так, мне уже много лет задают одни и те же вопросы: «Женат ли? Люблю ли бридж? Терпел ли за карьеру детектива сокрушительный провал? Сталкивался ли с убийством в запертой комнате?»
- И что вы отвечаете на последние два из вопросов?
- Одно и то же. Однажды я нашёл виновника убийства в запертой комнате и потерпел на этом самое неприятное поражение во всей сыщицкой работе.
- Но как же это? Ведь найти убийцу значит преуспеть, а не проиграть?
- А вот таких вопросов мне не задают – проглатывают, записывают абсурдный ответ и сразу же переходят к расспросам о политических пристрастиях. Если вам, впрочем, интересно…
Мне было интересно. И Големба рассказал о запертой комнате.
История эта началась с обычного в нашем городе действа: полиция подготовила и устроила облаву по всему припортовому району; затем – что тоже не отнесёшь к явлениям удивительным – зашла в тупик и позвонила в офис Голембы. Некоторой новостью было участие в облаве курсантов полицейской школы – начальник полиции ссылался на нужды ведомственного образования; злые языки грешили на кадровые прорехи в полицейских рядах; совсем уже злопыхатели нашли в использовании молодых и неиспорченных курсантов отчаянный ход начальника полиции в безуспешной его борьбе со мздоимством среди более опытных - а значит и испорченных - подчинённых.
Так или иначе, но один из облавных отрядов ворвался в сомнительные меблированные комнаты и принялся вытаскивать жильцов на досмотр; одна из комнат оказалась заперта изнутри на накидной засов; на стуки и крики не открыли. В иное время, полицейские не стали бы портить отношений с неизменно щедрым на обильные подношения хозяином дома, но теперь среди них объявился сомнительный курсант. Пришлось действовать нелицеприятно. Дверь разлетелась под ударами; полиция ворвалась, увидела, обомлела; принялись звонить по начальству. Затем звонок раздался и в офисе детектива Голембы.
У взломанной двери толпились угрюмые полицейские; мрачный начальник городской полиции тосковал немного поотдаль; в самой комнате сновал радостный отчего-то курсант. Он непрерывно оглядывался, улыбался, причмокивал и заносил записи в записную книжку. В самом деле, за взломанной дверью было на что подивиться.
По стенам, заслонив даже окно, теснились полки со всяким товаром нечистого происхождения – здесь были моряцкие бушлаты, навигационные приборы из тусклой латуни, пропавший недавно с фронтона городского театра бронзовый мальчик с арфой и крючковатой пипиской, и даже бобровая шуба с оторванным рукавом. Центральная часть комнаты предназначалась для житья и коммерческих расчётов – тут стояли конторка, койка, опустошённая касса, маленький, распахнутый настежь, морозильный шкаф; под койкой виднелся ночной горшок, а на койке лежал безголовый мертвец. Труп лежал навзничь, со скрещёнными на груди руками и смотрел бы в потолок – будь ему чем смотреть – но аккуратно отсечённая голова глядела на вошедших с конторки. На груди мертвеца, под его скрещёнными руками – словно на койке упокоился заслуженный крестоносец – лежал меч, то есть, конечно же, не меч, но тесак – массивное орудие дикарского вида, с изукрашенной выжженными узорами деревянной рукоятью и широким лезвием в потёках крови. Голова – как то было упомянуто – смотрела на дверь с конторки, но не она одна – рядом лежала отсечённая петушиная голова с зелёным гребешком; клочья растерзанной петушиной тушки валялись по всему полу, вокруг одного ещё предмета – жаровни с горкой серого пепла. Если не считать всего этого замогильного беспорядка, комната имела ухоженный вид. Должно быть, безголовый жил аккуратно и размеренно.
- Я провёл обычное обследование – продолжал Големба – с невероятным беспокойством от курсанта. Он распознал во мне понимающего человека и всё норовил поделиться распиравшим восторгом. «Видели это? – радостно говорил он, тыча пальцем в петуха и жаровню, тесак и голову – как вам? Вы ведь поняли?» Курсант был долговяз и тощ. Полицейские успели окрестить его «глистою».
- Дело, в общем-то, казалось несложным. Я произвёл необходимые действия и ушёл, сказав начальнику полиции, что скоро с ним снесусь.
Големба позвонил в полицейскую контору через пару часов, сказал, что идёт ловить убийцу и попросил пару дюжих оперативных сотрудников. Возликовавший начальник полиции откомандировал пять и поехал сам.
Големба привёл полицейских к неприметной лачуге у самого берега и принялся расставлять оперативников возле окон, делать засаду и договариваться о всяких предполагаемых действиях. Но стратегический план детектива не успел сработать. В хибаре вдруг закричали, задвигались, загрохотали, даже выстрелили и отряд Голембы, забыв обо всех премудрых хитростях, попросту и немедленно вломился внутрь.
Они успели как раз, чтобы выручить Глисту – могучий мулат подмял курсанта под себя и едва ли не задушил обрывком какой-то рыбацкой снасти. Глисту спасли, злодея повязали; мулат, сверкая зубами, заявил:
- Моя есть Мамба-Сэм и убила поганого торговца и теперь молчать буду.
Он в самом деле замолчал и уже не проронил и слова – ни тогда, ни в полиции, ни в суде.
Начальник полиции обнял Голембу и, прослезившись, спросил подробностей для отчёта прокурору и вышестоящим; потом, злобно зиркнув на Глисту, потребовал объяснений – как и зачем тот неуместно объявился в средоточии серьёзной операции?
Первым высказался Големба. Начальник, улыбаясь, повторно обнял детектива, назвал его «коллегою» и пообещал передать пару дел, сулящих коммерческий результат. После отчёта Глисты, поднялся шум. Курсанту указали на дверь, а наутро он был с позором отчислен из полицейской школы.
- Попытки Глисты найти правду у представителей свободной печати – я имею в виду журналистов – пояснил мне Големба – привели к одному только результату. Как вы думаете, почему вместо обычного: «газетная утка» или «утка», в нашем городе употребляют фразу: «голова на тумбочке?»
- Не знаю – признался я.
- Так вот, это прижилось после похода Глисты по редакциям. Он, видите ли… Впрочем, по порядку.
- Я и Глиста вышли на одного человека, одним путём, но очень по-разному объяснили так называемую «загадку запертой комнаты». Совершенно очевидно, что преступник был человек с Гаити – на это указывали ритуальный тесак, жаровня, растерзанный петух – словом, все атрибуты культа вуду. Затем я – и, независимо, Глиста – двинулись в порт и принялись за опросы: нет ли окрест гаитянина с претензиями к торговцу краденым? Народец наш негров не любит и рады насолить им, раз уж выпал случай. Мне – и Глисте – быстро поведали о злобном Мамбе-Сэме, палубном матросе на разовых фрахтах, о его неладах с перекупщиками и о хибаре, где Сэму обычно бывать. Я отрабатывал свой хлеб; юный Глиста мечтал о единоличной славе – так мы и встретились в гостях у Мамбы. Но вот запертая комната… Здесь мы сошлись только в одном – гаитянин запер комнату, чтобы без помех и погони выбрать судно, наняться и уйти в плаванье – в местах, наподобие этих меблированных комнат никто не тревожит запершихся постояльцев попусту. Это опасно, и если бы не облава – Мамбе-Сэму всё удалось бы. Но как убийца замкнул дверь изнутри, на накидной засов? Здесь мы совершенно разошлись.
Возможно, версия Голембы уже известна читателю. Её печатали газеты во время процесса над Мамбой, она вошла в учебники криминалистики, но я повторю её здесь – для стройности повествования. Детектив внимательно осмотрел дверь и нашёл в ней – как раз по пути опускающегося в скобу засова – маленькое отверстие, прокол – возможно, гвоздём или шилом. А прямо под дверью, с внутренней стороны, лежал смятый маленький фунтик, конус, кулёчек из оловянной фольги – такие штуки часто накручивают из конфетных обёрток дети - на палец или на карандаш; но эта фольга была не конфетная, а от упаковки дешёвого трубочного табака. Големба решил, что преступник, умертвив скупщика, соорудил из табачной упаковки маленький конус, налил его водой и поместил в морозильный шкаф; пока он хлопотал, разбирался с монетной кассой, резал убитому голову, терзал петуха и жёг жаровню – вода как раз замёрзла и вышла прочная сосулька в виде остроконечного конуса. Тогда гаитянин поднял засов, проколол под ним дырочку (шило, кстати, нашлось в хибаре), аккуратно опустил засов на стопор-сосульку и вышел, тихо притворив дверь. Через несколько времени лёд растаял и засов упал в скобу.
Все ритуальные причуды, по мнению Голембы, долженствовали только отвадить мстительный дух убитого от суеверного гаитянца Мамбы.
Суд, прокурор и присяжные с удовольствием приняли это объяснение. Мамба-Сэм молчал, но косвенных улик – включая многочисленные отпечатки окровавленных пальцев гаитянина – оказалось более чем достаточно для обвинительного вердикта и пожизненного заключения в каторжной тюрьме. Големба принимал поздравления, и даже получил от благодарного начальника полиции пару интересных в коммерческом отношении расследований.
- Я расскажу вам версию Глисты – продолжил детектив. - Он поставил все эти штуки вуду во главу рассуждений. Конечно, Глиста действовал оборотистее меня. Я потерял время на переговоры с полицией – начальник долго пытал меня по телефону - что да как, подбирал пятерых, да и сам собирался с оглядками и оттяжками – а курсант успел побывать не только в порту, но и в городской библиотеке. Главное он знал и до того – шаманы вуду умеют воскрешать мертвецов и подчинять их своей воле; книги тотчас открыли ему недостающее – чтобы оживший мертвец (так называемый «зомби») упокоился окончательно, ему надо отрезать голову. Итак, по версии Глисты, Мамба-Сэм начал с умерщвления торговца краденым без отрезания главы; затем, исполнив подобающий ритуал, обратил его в зомби, вышел за дверь самым обычным образом и уже из-за порога приказал живому трупу закрыться на засов, отрезать самому себе голову и упокоиться с миром – или без оного. Так скупщик стал окончательно мёртв. После этого наши рассуждения снова совпали – гаитянин боялся мстительного удара из загробного мира, а зомби без головы, судя по книгам, «уже не кусается», как говорят у нас в порту.
- Теперь вы видите – совсем неудивительно, что Глисту выперли из полицейской школы. Нет ничего странного и в гоготе редакционных сотрудников. Всему есть предел, понимаете ли. Даже для газетчиков. И вам должно быть стало ясно происхождение термина: «голова на тумбочке» взамен общеупотребительного: «газетная утка».
- Изумительно – от души восхитился я. – Позвольте мне отправить этот случай в столичные «Известия простонародной лингвистики»? За двумя именами, разумеется.
- Нет, не позволю, пока вы не выслушаете историю до конца – любезно не согласился Големба.
- Глиста принялся пить; затем уехал в колонии, нанялся в иностранный легион, и отчаянно геройствовал в саванне. О его ненависти к чернокожим ходили легенды. Говорят, негрские мамки до сих пор пугают детей – вот, де, будешь непослушен – придёт босс Глис-Та и заберёт тебя. Но всему положен предел, и меткая стрела покончила с моим соперником по расследованию в одной из пограничных стычек.
Года два назад ко мне нежданно пришёл бывший начальник городской полиции – с тех пор он побывал товарищем министра, затем министром, затем ушёл со службы на тёплое местечко - главой комитета по надзору за порядком в тюрьмах. После краткого приветствия, он протянул мне какую-то бумагу, отвернулся и сел у камина, куря сигару и наблюдая за игрою огня.
Бумага оказалась совершенно секретным отчётом о происшествии в каторжной тюрьме. Заключённый пожизненно мулат № 13245 именующий себя Мамба-Сэм совершил побег, и найти его теперь невозможно. Обстоятельства побега таковы, что отчёт о нём нельзя предать гласности, даже и в пределах чиновных полицейских кругов. После нескольких лет отсидки, Мамба-Сэм изъявил желание познакомиться с христианским учением; ему не отказали. Мулат долгое время и с послушанием выслушивал объяснения тюремного священника, затем стал ходить в часовню; кажется, именно там он набрал оплывшего со свечей воску. Должно быть, гаитянец вступил в мужеложескую связь с капелланом и так добыл прядь волос с его головы; священник, в свою очередь, принёс Мамбе волосы начальника тюрьмы. В камере беглеца нашлись восковые куколки капеллана и начальника с шевелюрами из натуральных волос того и другого. Ни капеллан – он тронулся умом, надел власяницу с веригами и ходит теперь вокруг тюрьмы, издавая непристойные звуки; ни бывший начальник тюрьмы – этот пытался застрелиться, но ржавый служебный револьвер взорвался в его руке и ушиб голову неудачного самоубийцы до полного идиотизма – так вот, эти два первые свидетеля теперь немы. Но прочие известные факты и рассуждения подсказывают – Мамба-Сэм, раздобыв воску, волос, соорудив куколок и приложив к ним шаманство вуду, смог вынудить начальника тюрьмы лично и в парадной форме явиться к нему в камеру, услужливо отворить все двери, проводить за ворота и даже снабдить деньгами на первое время свободы.
Затем шли обычные канцелярские понукания и призывы о бдительности, наказании, укреплении и т.п.
- Бог мой! – воскликнул я – Так Глиста-то выходит был прав!
- А моя версия – с сосулькой – вам теперь кажется неубедительной? – поинтересовался Големба.
- Как же… Впрочем… - растерялся я. – Так кто же из вас был прав?
- Не знаю. И незнание это как раз и есть самое большое моё поражение за всю сыщицкую деятельность – ответил детектив Големба.
call-центр