Просто сказка.

Мышья подмога.

Городок удобно устроился в тупике длинного ущелья в Гарцких горах и чтобы попасть туда из Гамбурга с ситцами или из Дрездена с посудой или из Линца с пирожными, купцы долго ехали по узкому проходу между круч; затем пересекали быструю речку по первому мосту, следом – расселину по второму, а потом товарные возы оказывались у заставы и вскоре - на рыночной площади.

Вот и теперь высокие повозки бродячего цирка, треща и кренясь, проехали по двум мостам и развернули всю пестроту лакомого зрелища перед ратушей. Сбежались дети; подтянулись взрослые. Фокусник манипулировал верёвочками, монетками, кроликами и игральными картами; чёрный дикий дикарь из диких экваториальных мест скалил зубы и тряс палицей; глотальщика шпаг уволили, ибо был он публике неприятен, но лев ходил по вольеру, выкусывая блох и порыкивая, а мышиный мастер показывал всякое мышье умение.

Мышки – белые аристократки, серые домовушки, коричневые полёвки – ходили строем, возили игрушечные кабриолеты, вставали за частокол и отражали атаку враждебных морских свинок пальбою из маленьких ружей – словом, проделывали множество восхитительных, искусных эволюций и всё шло отлично, как и всегда – в прошлом году, в позапрошлом, десять лет назад – тогда мышек пестовал отец теперешнего мастера. Вот только детская публика отчего-то пришла совсем другая: угрюмая, с красными глазами и хотели дети злого – чтобы мышки давили друг друга кабриолетами и по взаправдашнему убивали ружейными выстрелами морских свинок.

- Отчего? – спросил расстроенный мышиный мастер – Отчего вы так злы? Почему у всех красные глаза?

- Сон пропал – не стала лукавить маленькая девочка, сама похожая на белую, красноглазую мышку.

Тут выяснилось, что город уже с ранней весны потерял сон. Однажды все – малые, взрослые, старые – улегшись к ночи в кровать, не смогли заснуть. Сон просто не шёл к ним. Так повторилось и назавтра, и на послезавтра и дальше и дальше… Жители применили все средства – овец были сосчитаны миллиарды (если взять сумму по всем кроватям и лежанкам); прогулки перед сном, противные отвары из трав, наговоры, заговоры, облатки, молитвы и маковый настой ничуть не помогали. Горожане обессилели, обозлились, пошли невиданные прежде свары, всякое дело валилось из рук.

Дети жаловались и плакали, плакали и жаловались, и тут мышиный мастер поднял руку и сказал – так, что всякий услышал.

- Тихо! Всё неизвестное известно, лишь от неверия забыто. Кто не сомневается – пусть делает, кто сомневается – пусть пробует. Вот –

Он взял со сцены маленькую коричневую полёвку, положил на ладонь и показал зрителям.

- Всю ночь она хлопочет, лапками топочет, ходы роет, всё укромно скроет.

Мастер подул на зверька; мышка легла на спину и засучила в воздухе розовыми лапками.

- Она таскает зёрнышки. И колбасы кусочки. Всё носит - сахар, горошины, леденцы, крошки - и бережно прячет: под корнями, под камнями, в старых кротовьих ходах, да и сама роет норки – длинные ходы со множеством комнаток, во много этажей под землёй – чтобы спастись, если что, – от лисы, от потопа, от лопаты землекопа.

Мышка присела на ладони мастера и умывала теперь бока и мордочку.

- Так и вы – прошептал мышиный мастер, - прошептал тихо, но всякий его услышал,  – ложась в кровать, с головой накрывайтесь и мышкой себя вообразите. Вот – несёте вы леденец, или кусочек лакрицы. Хлеб или сахару осколок. Красивую конфету или гренку – несёте на двор и прячете – в расселине колодезной ограды? Под рябиной? За водостоком? Вам лучше знать. Вы будете запасливой полёвочкой в собственном дворе, рощице, подполе или на гусином выгоне; воображайте, топочите, хлопочите, ройте ходы, думайте под одеялком как уберечь добро от лис или собак – и вскоре заснёте. Это правда; кто не усомнился – пусть делает, кто сомневается – пусть пробует.

Тем же вечером, кто не усомнились – сделал, кто сомневался – попробовал; той же ночью дети уснули и сладко спали до рассвета. И следующую ночь тоже. Затем взрослые стали задавать вопросы; никто из девочек и мальчиков не постеснялся ответить правду. Тем же вечером, кто не усомнились – сделал, кто сомневался – попробовал; той же ночью весь городок уснул и сладко спал до рассвета. И следующую ночь тоже. И сон уже не бежал от них. Все стали добры, приветливы, радостны; кинулись искать мастера – а цирк успел уехать из городка, по ущелью, через расселину и речку по двум мостам.

Город зажил легко и славно, как и прежде – жители радовались жизни, жизнь радовала горожан. Прошли лето, зима, весна и снова лето; но осенью полили сплошные дожди, затем пошли снегопады; следом пришла негаданная оттепель – снега подтаяли, с гор поползли пласты размокшей земли вперемешку с кусками скал и древесные стволами. Оба моста рухнули, ущелье перекрыло завалом. Потом ударили морозы; грязевые кучи оледенели и стали неодолимо твёрдыми. Теперь никто не мог ни выехать из города, ни добраться в него. Подвоз пресёкся. Пришли голодные дни.

Жители снова не спали, но по другой теперь причине – всем было голодно, холодно и очень страшно. Днями и ночами бродили они в сугробах в поисках съестного. Над трубами больше не стояли дымы, и окна светили в зимнюю тьму не уютно-жёлтым светом очага, но мерцающим, недобрым красным отсветом лучин.

Случилось так, что зимними сумерками, блуждая в поисках неизвестно чего, девочка, похожая на мышку, забрёла в рощицу и увидела, что старая рябина не выдержала толстого снега и упала, вывернув огромный ком мёрзлой земли, а между корней застрял какой-то горшок из красной глины.

- Это терракота – смешное, чужеземное слово пришло ей на ум как-то сразу. Отчего? Оттого, что горшок был чудной – не пузатый, под ухват, как это бытовало в городке, а ровный, высокий, наподобие трубы. Про терракоту – иноземное название простой горшочной глины - и про такие горшки рассказывал учитель: жёлтые китайцы за краем света у жёлтого моря лепили из такой глины воинов, вдыхали в них колдовством жизнь и пускали на врага; а в трубах-горшках хранили съестное; затем, вдруг, девочка вспомнила, что именно в таких горшках прятала снедь, будучи ночной мышью; затем… впрочем, думать больше не хотелось от голодной слабости. Она попросту подошла и вынула крышку, сколоченную из жёлтых деревянных дощечек с железным колечком посредине.

Горшок был полон крупного, отборного гороха.

Девочка не стала ни думать дальше, ни удивляться, но просто вошла в дом в обнимку с находкой, поставила горшок на стол и сказала домашним разводить огонь и ставить воду.

Вскоре над трубой встал дым, и окна засветились ровным жёлтым светом. А в утренних сумерках взрослые и дети принялись ходить по двору и окрест, припоминая пути своих мышиных ходов, расположение тайничков, секреты укромных полёвочьих кладовок. На голоса, на запах дыма и еды подошли соседи; счастливцы не постеснялись сказать правду.

Кто не усомнились – сделал, кто сомневался – попробовал. Весь день и назавтра и на послезавтра горожане топтались во дворах и окрест; они ходили там и сям, время от времени замирая на месте, закрывая глаза и припоминая – где? Где рылись они в дрёме, в мышиных предсонных хлопотах? Где запрятанные запасы, хитро утаённые от лисы, потопа, лопаты землекопа? И находили, находили стократ. Там где была спрятана воображённая перед сном крошка, оказывался целый куль печёного хлеба; зёрнышко риса обратилось в мешок; в потайных кладовках стояли банки с густым вареньем, кадки жирного творога, круги сыров, вязки толстой чесночной колбасы, свежайшая мука, сухой, золотистый лук, окорока, густо посыпанные для сохранности солью и даже ароматные колониальные товары, в особенности какао.

Припомните, от слов мышиного мастера до наступления голодных дней прошли лето, зима, весна и снова лето, а потом ещё осень и месяц зимы – сколько раз за это время засыпали жители? Ровно пятьсот сорок восемь раз. А сколько жителей было в городке? Тоже пятьсот сорок восемь и ещё пять совсем малышей, которые всё это время и так спали. Итого, пятьсот сорок восемь ночей по пятьсот сорок восемь ищущих сна – выходит триста тысяч и триста четыре клада; не все нашлись, да и нужды найти все и не было – вскоре пришла весна.

Промёрзшая грязевая баррикада подтаяла и рухнула в речку; речка вышла из берегов и начисто вымыла весь мусор из ущелья. Люди починили мосты и скоро к заставе подъехали первые торговые возы – с пёстрыми ситцами, сахарными человечками, посудой и кукольными игрушками.

Как зажил город после всех этих происшествий, мы не знаем. В исторических книгах ничего больше не записано – значит, и ничего особенного там не случалось – ни к добру, ни к худу. Есть лишь несколько слов в путевых дневниках знаменитого некогда путешественника, учёного географа:

«Мы проехали ущелье по двум мостам и остановились у заставы. Караульный уже направился подымать шлагбаум, но углядел в повозке моего серого кота и спровадил нас прочь странными словами:

- Уезжайте. В этом городе никогда не было и не будет ни котов, ни кошек!

- Как? Отчего? – изумились мы.

- Так настрого велели нам отцы. А им велели деды. А дедов напутствовали прадеды. Уезжайте, пожалуйста.

Удивительно, что за нелепые обычаи до сих пор в ходу у этих диких горцев! Когда, о когда, свет просвещения тьму невежества рассеет?»